Таргитай чувствовал шевеление в прогнившей валежине, слабыетолчки. С усилием повернулся, сбив локтем клок толстого мха с мясистыми краями.Спиной он раздавил пару огромных лишаев, другие тянули к небу широкие, какбаклажки, горлышки. Таргитай заглянул, отшатнулся: из темной глубины кто-тосмотрел пристально, неотрывно.

На другом углу полянки гнили бесформенные валежины.Поднимались мясистые стебли с разбухшими красными головками, похожими на сыроемясо. Воздух не двигался, тяжелый и сырой.

Ухомякав большой ломоть сала с хвощом, Таргитай дальше жевалвяло, выгрызая розовую жилку мяса. В сыром воздухе взмок, со лба катились каплипота, глаза щипало. Волчья душегрейка мерзко липла к спине.

Однажды мелькнул светлый бок оленя, Таргитай успел увидетьветвистые рога. Пролетел, шумно хлопая крыльями, большой черный ворон. Уселсяпо ту сторону поляны, ветка затрещала, прогнулась. Ворон топтался, устраиваясь,желтые когти сжали ветку так, что молодая кора лопнула, брызнул сок.

Ворон медленно опустился на ветку брюхом, на человекапосматривал со злорадным удивлением. Он был огромный, массивный, таких Таргитайеще не встречал.

— Есть хочешь? — спросил Таргитайнапряженно. — Могу поделиться. Но знай меру, мне еще идти… Если встану,конечно.

Ворон посмотрел одним глазом, повернул голову, взглянул наТаргитая другим. Огромный твердый клюв сухо щелкнул. Таргитай не понял, хотелпереспросить, но внезапно сзади затрещало, кто-то засопел мощно, свирепо. Онобернулся, замер с салом в зубах.

За деревьями дрались две огромные еловые шишки. Ростом слюдей, с головы до ног в крупных чешуйках, они катались, сцепившись, как пауки,молотили сухими узловатыми руками, похожими на суковатые палки. Слышался треск,щелканье. Когда с разбега натыкались на деревья, на землю падала серая чешуя.Один из драчунов был помоложе, в зеленых пластинках, ровных и блестящих, другойв серых, выщербленных, но дрался яростно, напрыгивал, теснил супротивника.

Таргитай откинулся к валежине и вытянул ноги. Лешие!.. Вдеревне знали — шкуру не снимешь, мяса нет, а из жил даже тетиву не сделаешь —рвется. Ни вреда от них, ни пользы.

Вдруг с другой стороны затрещали кусты. Что-то огромноенеслось через Лес, ломая и круша все на пути, ровно осатаневший буй тур илиразъяренный бер… Таргитай опасливо подгреб мешок поближе.

На поляну вывалился, прорвав колючие кусты, Олег.Выпученные, как у совы, глаза дико блуждали, по щеке текла кровь. Волосы ибороденка всклокочены. Он хватанул ртом воздух, сказал, задыхаясь:

— Ты… еще… здесь…

— Обедаю, — ответил Таргитай.

Он начал грызть сало, опустив голову, не показывая виду, чтообрадовался возвращению волхва. Грудь Олега часто вздымалась, дыхание изо ртавырывалось с хрипами и всхлипами:

— Я шел… бежал… вдруг напоролся… на чешуйчатых!

— Леших, что ли? — спросил Таргитайбуднично. — У тебя кровь на морде. Чего лез? Двое в драку, а третий в…другое место.

— Это я о кусты… Тарх, это страшно!

Таргитай жевал сало, сидя в той же позе, прислонившись ксырой валежине, широко раскинув ноги.

— А чем страшно? — спросил он лениво.

— Лешие, понял?

— Такие, да? — спросил Таргитай. Он ткнул ломтемсала за свою спину, потом сунул тем же концом в рот, откусил, чавкал, прикрывглаза.

Олег ошалело посмотрел в ту сторону, подпрыгнул. Таргитайчавкал, жмурился, свободной рукой чесал вспотевшую грудь. Олег бросилпанический взгляд по сторонам:

— Светлые боги!.. Мы в их землях!

— Разве у тебя с ними свары?

— Нет, но… Брось жевать! Ты начал, когда я был здесь! Ивсе жрешь, как кабан. Нет, я с ними не ссорился, но я все равно боюсь допоросячьего визга.

— Почему?

— Не знаю, — ответил Олег натянутым, как тетива,голосом. — Просто боюсь!

Он был белым с той желтизной, какая бывает у дерева ссодранной корой. Крупные капли пота катились по лбу, но кровь подсохла, Олегзапоздало тер ее пучком травы. Один лешак вырвался, другой в два раскоряченныхпрыжка догнал, повалил. Опять мерно катались взад-вперед, вереща сухимиголосами, сдирая чешуйки.

— Есть хочешь? — предложил Таргитай.

— Нет, — быстро и с отвращением ответилОлег. — Тарх, какой ты… Дурак, как все, только намного ленивее. Тебе чтолешие, что звезды, что желтая глина, из которой не вылепишь горшок! А я волхв,понимаешь? Жажду знать, почему вода мокрая, почему зимой обращается в камень,почему Род разделил человека на мужчину и женщину… Люди бесстрашны по своейтупости. Они просто не ценят жизнь! А я знаю ей цену. Потому боюсь, что могутубить…

— Все-таки поешь, — посоветовал Таргитай. —Худой, как жаба, что ночь пролежала на муравейнике!

Олег в безнадежности махнул рукой. В молчании развязалмешок, в молчании ел, уткнув глаза и дергаясь при каждом шорохе. За деревьямисухо стучало, трещали кусты.

— Вдруг дерутся сутками? — предположил Таргитайлениво. — Или по неделе? Из-за них не евши?.. Я поесть и поспать нигде неоткажусь!

— Какой ты…

— А чего бояться? — пробормотал Таргитайравнодушно. — Они же для нас… как вон те ветки. Никакие.

— Это ты — как ветка, — пробормотал Олег. — Алешие — древнейшее племя. Боги создали их раньше нас. Только они чем-топрогневили богов. Не выполнили какого-то важного предначертания. Сбились спути, что ли?

— Если сбились с пути, разве виноваты?

— Дорогу выбираем сами! А среди богов сами ищем того,кому нас вести.

Таргитай приподнялся, всматриваясь, но лешие исчезли. Закустами еще слышался удаляющийся треск, стук, щелканье.

— Сколько им лет?

— Живут дольше, чем самые старые деревья. Они другие,Тарх! Это меня пугает. Мы живем общиной, они — каждый по себе. Они на другойдень уже не помнят, что было вчера, а мы храним память не только свою, но идедов-прадедов, пересказываем, вычерчиваем на бересте черты и резы, учимся нетолько на своей дури, но и на чужой. Поэтому мы хоть на маковое зернышко умнеепращуров, что бы нам ни вещали захмелевшие старики о великом уме предков! А этидревние всегда такие, как и тысячи лет назад…

Таргитай долго смотрел вслед лешим. Наконец его глазаотыскали молодого волхва:

— Эх, мне бы понять, почему отвернулись боги.

Олег перестал жевать. По его лицу читалось, что скореевалежина, на которой сидит Таргитай, поймет что-то умное, чем самый ленивый изНарода.

Таргитай закончил едва слышно:

— А потом придумать, что делать, чтобы боги неотвернулись и от нас.