тончайшего полотна с кружевными манжетами, шелковые чулки. На ногах башмаки с алмазными пряжками, на голове – длинный, тщательно уложенный парик. Одет он был по последней моде и смотрелся в этой комнате, как павлин, ненароком залетевший в курятник.

– Прислуга ваша вся куда-то подевалась, доложить обо мне было некому, так что я рискнул войти без приглашения, – пояснил он. – Позвольте представиться, князь Порецкий.

– Ваше сиятельство, какая честь! – всполошилась женщина. – Прикажу высечь нашего камердинера и отправить в деревню дурака! Проходите, ваше сиятельство! Присаживайтесь…

Мужчина крякнул и поморщился, косясь на жену, и князь понял, что упомянутому камердинеру ничего не угрожает по причине его неимения в этом доме.

Хозяин вздохнул и степенно поклонился:

– Белов. Платон Михалыч. Премного польщён, ваше сиятельство. Чем обязан?

Князь присел на краешек лавки возле стола.

– Не буду разводить пустые разговоры, господин Белов, скажу прямо: я хочу жениться на вашей дочери – Марии Платоновне.

Оба и мужчина, и женщина в изумлении воззрились на него. Женщина даже охнула и руками всплеснула, а Платон Михалыч хмуро покачал головой:

– Сожалею, ваше сиятельство, но Марья уже просватана.

– Я знаю. – Князь кивнул. – Но ведь покуда не обвенчана? Стало быть, всё ещё можно изменить.

Женщина вздохнула, и в её голосе прозвучало явное сожаление:

– Да как же венчаться с одним, коли с другим обручена? Батюшка не повенчает.

– Пусть это вас не заботит, с попами я сам вопрос улажу.

Белов сердито засопел.

– Разве ж так делается, ваше сиятельство? Кабы девка не сговорена была, я бы отдал да в ноги вам поклонился, ну а так, как же – Фёдор Романович ей жизнь спас да и нас ничем доселе не обидел. Не дело вот этак…

Князь однако не смутился:

– Я слыхал, у вас ещё дочери на выданье имеются?

Платон Михалыч скривился:

– Из четырёх сынов Господь троих прибрал, а девки все живёхоньки. Двух выдавать пора, да где ж приданое взять… Видите, поди, – он обвёл вокруг, – службой живу. А девка после шестнадцати, сами знаете, что ни год, то рублём дешевле…

– Хочу предложить вам соглашение: вы выдаёте за меня Марию Платоновну, а я помогаю вашим старшим дочерям приданым, – проговорил князь, глядя не на хозяина, а на его жену, и, чувствуя близкую победу, добавил: – Сыну вашему поспособствую с переводом в Преображенский полк да и в прочих каких нуждах чем смогу, помогу.

***

В этот день Фёдор подарил ей цветы. Маленький букетик солнечного горицвета. Ему было неловко до ужаса – Маша видела. Сунув ей в руки крошечный, в золотых, как червонцы, цветках пучок, он буркнул не глядя: «Это вам». И больше за всю прогулку ни разу на неё не взглянул. С Митей они вели какие-то скучные разговоры о фехтовальных приёмах: обсуждали батманы и фланконады26, а Маша украдкой нюхала нежные весенние цветы и улыбалась. Они пахли тонко и остро – лесом, весной, молодой травой и согретой солнцем землёй.

Сопроводив Машу и Фёдора до калитки, Митя ушёл, сказав, что торопится на службу – он уже в третий раз делал так, оставляя их наедине. И хотя tête-à-tête был недолгим – торчать на виду у всей улицы они не решались, – а всё же несколько мгновений принадлежали только им. В прошлый раз, прощаясь, Фёдор пожал ей руку, и два дня Маша вспоминала тепло его ладони, нежное, робкое прикосновение мозолистых шершавых пальцев.

Сердце скакало, как заяц, преследуемый борзыми, замирало от сладкого предчувствия и надежды – может, нынче он поцелует ей руку? Как тогда, перед обручением…

Они замерли перед калиткой, медля заходить. Фёдор взял её ладонь, исподлобья взглянул в глаза и густо покраснел. Маша всей кожей ощутила его мгновенный порыв, словно он собирался поднести пальчики к губам, но в последний момент остановил себя. Не решился.

– До встречи, Мария Платоновна. – Он открыл перед ней калитку, пропуская во двор.

При их приближении на крыльцо вышел отец. Маше показалось, что он не в духе: на Фёдора смотрел хмуро, а её и вовсе взглядом не одарил.

– Фёдор Романович, пожалуйте в гостиную на пару слов, – бросил он и, не дожидаясь гостя, ушёл в дом.

Маша испугалась – неужто видел, что они возле калитки задержались? Но рассудив, что даже если и так, большой беды оттого случиться не должно, всё-таки она обручённая невеста, проскользнула на поварню.

Кухарка Ульяша ворчала на Фроську – весёлую, конопатую и рыжую, как лисица, девку лет шестнадцати.

– Хоть бы барыня тебя за Еникейку отдала, что ли! – Кухарка в сердцах грохнула квашню на середину огромного стола. – Ужо он тебя стряпать вмиг выучит. Вожжами вдоль спины…

– Сама за него, гугнивого, выходи, – хихикнула та и, стрельнув глазами в Машину сторону, потупилась.

Маша присела рядом с Фроськой, что мяла в чугунке толкушкой печёную репу, поднесла к лицу чуть привядший букетик цветов, ловя едва уловимый тонкий аромат.

Ульяша зыркнула цыганским чёрным глазом:

– Горицвет расцвёл? Это где же вы нарвали, барышня?

– Это мне Фёдор Романович подарил! – Против воли в голосе прозвучала гордость.

Ульяша неодобрительно поджала пухлые губы:

– Додумался тоже! Кто же невесте горицвет-разлучник дарит?

Фроська быстро взглянула на испуганное Машино лицо и застрекотала:

– Врёшь ты всё, Ульяшка! Эти цветы адонисом зовутся. Их, наоборот, в томлении амурном и дарят. Потому как они из слёз грецкой богини Венус проросли, когда она по любезнику убивалась, коего кабан растерзал. Тот от её слёз воскрес и в цветок оборотился.

Ульяша даже руками в муке всплеснула:

– Да ты чего городишь, бесстыжая?! Чего напридумывала? Какая такая богиня Венус?! Я вот отцу Ферапонту пожалуюсь, он тебя от причастия отлучит на три года, чтобы бесов поганых не поминала да барышне голову не морочила!

Хохотушка Фроська нахмурила рыжие бровки.

– И ничего я не морочу! Мне Дмитрий Платоныч сказывали!

– Ах ты срамница! – Кухарка замахнулась на неё полотенцем. – Зенки твои бесстыжие! Гулява! Охальница! Вот я барыне про твои шашни доложу!

Маша искоса глянула на Фроську: третьего дня она видела, как та кралась под утро из Митиного чуланчика к себе в людскую.

Хлопнула дверь, на поварню ураганом ворвалась растрёпанная Катька.

– Чего носишься, оглашенная?! – напустилась на неё Ульяша. – Вся опара осядет!

Но Катерина не обратила на кухарку внимания:

– Маруська, иди скорее! Чего скажу! – Она ухватила Машу за руку и потащила к двери. – Скорее!

Вихрем через сени Катька втащила сестру в девичью опочивальню и плюхнулась на сундук возле стены:

– Ой, что сейчас скажу! Батюшка с матушкой решили твою помолвку отменить!

– Как?! – Маша вытаращила глаза.

– А вот так! За