под ногами сорную траву и слышали хруст крошащегося под сапогами мерзлого помета животных. Впереди неясно вырисовывались остовы кресел; обивка свисала с них подобно лоскутам содранной кожи, все было покрыто паутиной. Эмили остановилась и осмотрелась.

— Ух! — произнесла она с еще большим отвращением на лице, чем недавно в конюшне. — Здесь никто не может жить.

— Почему же ты говоришь шепотом? — спросил Роберт.

— Ух! — повторила она громче, присела, подняла с пола обломок деревянной планки и, словно бросая вызов темноте, снова закричала во весь голос: — Ух, ух, ух!

Ей откликнулось только эхо. Эмили швырнула деревяшку в проем ближайшей к ним двери.

Послышался звон, а затем стук рассыпавшихся осколков разбитого фарфора. Оба бросились посмотреть что разбилось. В этой комнате было гораздо темнее, но они без труда разглядели разлетевшиеся во все стороны осколки вазы. Роберт изумленно оглядывал комнату. Он понял, что с той поры, когда дом покинули, здесь никто ни к чему не прикасался. Почти пятнадцать лет дом оставался необитаемым, но ни один вор не осмелился что-нибудь из него стянуть, ни один нищий не отважился укрыться ни в одной из его многочисленных комнат. Его размышления прервал неожиданный шепот Эмили.

— Роберт, иди быстрее сюда, здесь свет!

Она уже была в соседнем помещении, и Роберт поспешил присоединиться к девочке. Он понял, что они оказались в коридоре. Над их головами поднималась вверх дубовая лестница. Она все еще выглядела впечатляющей, хотя пауки оплели ее серебристыми гобеленами, а пятна плесени на дорогом дереве напоминали гноящиеся болячки. Лестница выходила на галерею, на стене которой едва угадывались портреты в рамах. Только один из них был освещен так, что можно было различить лицо, — перед ним на полу горели поставленные в ряд четыре свечи.

— Нет, — прошептал Роберт, — нет.

Ему захотелось быстрее убраться отсюда, но он заставил себя остаться и удостовериться, что не ошибся.

— Что это? — прошептала ему на ухо Эмили.

Он жестом указал на лестницу и стал подниматься.

— Роберт!

Она за ним не последовала. Мальчик оглянулся. Лицо Эмили в свете свечей выглядело очень бледным.

— Неужели тебе обязательно надо туда идти? — прошептала она. — Здесь нет следов, совсем никаких, кроме твоих!

Он посмотрел вниз, на уже пройденный путь, а потом — на верхние ступеньки лестницы. Действительно, все чисто. Вокруг только нетронутый слой пыли и плесени. Роберт взбежал наверх и осмотрел галерею в обоих направлениях. И здесь следов не было, кроме четких отпечатков его сапог на ступенях лестницы и там, где он остановился. Но кто-то должен был зажечь эти свечи — и совсем недавно, — потому что пятна оплавленного воска вокруг них на полу едва начали образовываться. Роберт поднял взгляд на портрет и стал вглядываться в него с нарастающим ужасом, но совершенно без примеси удивления. Он сразу узнал изображенное на нем лицо — он видел его под сенью капюшона минувшей ночью. Это было лицо, походившее на лик смерти. На портрете был изображен именно тот мужчина… Ошибки быть не могло.

Роберт еще какое-то мгновение продолжал в него вглядываться, а потом его внезапно затрясло, и он бросился бежать. Поворачиваясь, он уронил две свечи и в наступившем полумраке почти скатился с лестницы. Мальчик врезался в противоположную от лестницы стену, неуклюже пошатнулся, стараясь удержать равновесие, и в то же мгновение увидел приближавшуюся к нему фигуру в капюшоне. Она словно возникла из темноты и спускалась по лестнице.

— Эмили, — завопил Роберт, — Эмили, ты здесь?

Шум взбесившейся крови у него в ушах был так силен, что у него зародилось сомнение, в состоянии ли он расслышать то, что она ему отвечает, если Эмили действительно что-то говорила. Фигура в капюшоне набросилась на него. Он стал отчаянно сопротивляться, один раз ему даже удалось оттолкнуть ее, но она схватила-таки его за руку.

— Роберт.

Мальчик замер.

— Роберт, — услыхал он снова, — именем нашего милостивого Господа, Иисуса Христа, пожалуйста!

Он поднял взгляд и увидел лицо отца. Капитан Фокс улыбался.

— Ты в безопасности, — сказал отец.

И смеясь, и рыдая, Роберт бросился к отцу, обнял и что было сил прижался к его груди.

Капитан поднял сына на руки и тоже обнял его.

— В чем дело? — спросил он. — Что тебя так напугало?

Роберт оглянулся и указал рукой на портрет на стене. Отец бросил на него взгляд, затем повернулся, и мальчик увидел, что позади него стоит мистер Уэбб. У него на руках уютно устроилась Эмили. Взгляды мужчин встретились, и по лицам обоих пробежала тень.

— Кто он? — спросил Роберт, все еще не в силах оторвать взгляд от портрета. — Я видел его нынче ночью.

Капитан Фокс и мистер Уэбб снова переглянулись, затем отец кивнул. Мистер Уэбб опустил Эмили на пол и стал подниматься по лестнице. Он снял портрет со стены. Было видно, что его бьет дрожь, а держал он картину так, будто прикосновение к ней могло отравить его. Ни он, ни капитан Фокс не произнесли больше ни слова. Вопрос Роберта повис без ответа в пропахшем плесенью влажном воздухе.

Они покинули дом через открытую парадную дверь. Роберт увидел стоявших на лугу двух солдат. Они отдали капитану Фоксу честь, затем один из них замахал руками, привлекая знаками кого-то скрывавшегося в темноте за домом. Мальчик услыхал приглушенный стук копыт и скрип колес. Вскоре послышались крики, а затем из-за дома показалась телега, которую они с Эмили видели возле конюшни. Капитан Фокс молча наблюдал за ее приближением, потом кивнул солдатам и жестом указал на ворота в стене. Так же, не говоря ни слова, он смотрел на проезжавшую мимо телегу. Вскоре он снова повернулся к ним лицом, но на некоторое время словно окаменел, глубоко задумавшись и хмуря брови. Он внимательно разглядывал фасад дома, теперь едва видимый в сгущавшихся сумерках.

— Роберт… — начал было отец и помолчал. — Вчера, еще не видев несчастной Ханны, ты догадался, как мне показалось, что умерла именно она.

— Да, — согласился сын.

— Каким образом?

— Из-за свечей.

— Свечей?

— Да. Во всех окнах дома горели свечи. Мне пришла в голову мысль об убиенном младенце, которого мы видели. У меня нет полной уверенности, но я внезапно испугался, что этого младенца вырвали из чрева Ханны.

— Почему?

— Это был День избиения младенцев, — неожиданно заговорила Эмили, — день, когда мы вспоминаем о резне невинных. Я ведь рассказывала тебе об этом, Роберт, когда мы вчера увидели горевшие в соборе свечи.

Капитан Фокс бросил на нее короткий взгляд и снова повернулся к сыну.

— Но почему ты связал это с убийством Ханны? — спросил он мальчика.

Роберт судорожно вздохнул.