Они подошли к кухне. Джеймс отворил дверь и, придержав, пропустил Сару, чем поверг ее в полную растерянность. Невзлюбив его с самого начала, она твердо намеревалась продолжать в том же духе, пока окончательно не возненавидит от всего сердца. А тут пришлось воспользоваться его любезностью и, входя, поблагодарить кивком. Она попыталась сообразить, не многовато ли колкостей уже наговорила и впрямь ли он их заслужил. Смущение ее, однако, было не настолько велико, чтобы помешать завершить начатую атаку.

– Конечно, о чем с нами говорить, вам, должно быть, на это и времени жалко.

Вот теперь он посмотрел на нее. А она смело встретила его взгляд, приподняв брови, после чего гордо удалилась помогать Полли накрывать на стол в кухне. Наконец-то ей удалось привлечь к себе его внимание. Странно, но это не слишком ее порадовало.

Мистер Хилл прочел молитву, и слуги принялись за еду.

Полли подглядывала за Джеймсом из-под полуприкрытых век: он ел так, словно каждый глоток представлял необыкновенную ценность и заслуживал, чтобы к нему относились с великой серьезностью и уважением. Очень странно, думала Полли, что он ест таким манером. Другие похожие на него мужчины вроде как и не едят, а то ли кидают уголь в топку, то ли мечут сено на сеновал.

Миссис Хилл подавала Джеймсу то хлеб, то масло, то соль и не забывала подливать полпива в его кружку.

– Нельзя ли нам еще молока, миссис Хилл?

Миссис Хилл подвинула Саре кувшин. Сара наполнила синеватым обратом чашку Полли, а потом и свою. Полли этого даже не заметила, так поглощена была новым слугой. Она не сводила с него глаз, задавала ему вопросы и рьяно кивала, слушая ответы.

Где он научился своему ремеслу? Ему и раньше приходилось заниматься чем-то похожим? А что именно он там делал, желала знать Полли, и где это было?

Миссис Хилл шикнула на нее.

Джеймс сказал, что Полли ему не мешает и что она смышленая, отчего девчонка зарделась как маков цвет, заулыбалась смущенно и на время прекратила расспросы. Он работал на ферме, все же ответил Джеймс, потом служил конюхом, а потом был слугой в доме не меньше этого.

– А что за дом… то есть я хотела спросить – чей? Вдруг мы их знаем, может, Беннеты бывают у них с визитами?

Дом, ясное дело, располагался отнюдь не по соседству, ферма лежала за дальними холмами, а постоялый двор, где он был конюхом, и того дальше – от Эшуорта еще несколько миль. Ни дойти, ни доехать, отметила про себя Сара; все перечисленные места располагались так далеко, что нет никакого смысла пытаться найти общих знакомых или хоть какую-то связь между прежней его службой и Лонгборном.

Именно этого Саре всегда и хотелось: чтобы что-то – что угодно! – взбудоражило их тихий мирок, отвлекло ее от жевания мистера Хилла, от нудных вечеров, как капли воды похожих один на другой, и от звука собственного голоса, монотонно читающего вслух трехтомные романы да трехдневные новости. И вот в Лонгборн явились наконец перемены – малышка Полли радуется им как дурочка, миссис Хилл без устали подливает им пива в кружку, и даже мистер Хилл поглядывает на них с улыбкой, тут же стыдливо отворачиваясь. А обиженная Сара оказалась никому не нужна. Лучше бы эти перемены – с их темными волосами, светло-карими глазами и золотистой кожей, – лучше бы они вовсе не являлись в Лонгборн.

К утру Сара окончательно сникла. Медленно, как черепаха, спускалась она в кухню, а следом сползала по лестнице сонная Полли. Теплый свет свечи выхватывал из темноты некрашеный дощатый пол и зеленые стены, пятна от свечного сала и обветренную Сарину руку, сжимающую свечу. Рука была покрыта трещинками с запекшейся кровью и цыпками, которые нельзя расчесывать, как бы ужасно они ни зудели.

Первая утренняя обязанность – принести воду и дрова, вымести очаг, начистить графитом решетку. Потом оттереть руки от черноты и копоти, пока день толком не успел начаться. Снаружи ожидала обжигающая рукоятка насоса – ей-богу, уж лучше бы таскать горящие угли из огня.

Полли присела к столу и сразу заснула, уронив голову на сложенные руки. Сара, сама еще в полудреме, подняла метлу для очага и принялась было за угли и золу, но застыла на месте. Очаг был чисто выметен, решетка начищена, огонь полыхал, весело потрескивали поленья. Она перевела взгляд на корзину для дров: полная.

Кто-то сегодня поднялся рано.

Тогда за водой. Сара спустилась на ступеньку в судомойню взять коромысло. Пламя свечи проникло в отворенную дверь, заиграло бликами внутри деревянных кадок. Сара нагнулась пощупать – и намочила пальцы.

Распрямившись, она отерла руку о передник, подошла к бачку и коснулась свинцового бока. Холодная масса воды распирала металлическую оболочку изнутри. Кто-то развел огонь, набрал воды, даже бак наполнил до краев.

Домовой. Маленький добрый дух. Прежде они в Лонгборне не водились.

– Полли…

Но Полли как прикорнула, так и продолжала спать – голова на локте, завитки волос упали на лицо, совсем закрыв его. Сара, упершись руками в бока, огляделась – и на миг даже растерялась. Выходит, в ближайший час делать совершенно нечего – ей преподнесли настоящий подарок.

Схватив висящий у двери теплый плащ, Сара выскочила наружу, в жгучий утренний холод. Одеваясь на ходу, неловко поправляя замерзшими пальцами застежки, она пересекла двор и выбежала на луг. Под ногами похрустывала покрытая инеем трава, первый ледок пружинил под башмаками. Сара прошмыгнула в боковую калитку и свернула вверх на тропу. По ветвям живой изгороди, щебеча, уже прыгали птицы. Девушка пробежала сквозь иссиня-черные заросли и снова вынырнула в звездное утро. От старого бархата пахло затхлостью, рукава были ей длинноваты. Но это пустяки. Она подняла воротник и укутала лицо. Вскоре Сара добралась до того места, где тропа взбегала на вершину холма и соединялась со скотопрогонным трактом.

Тракт шел по гребню холма. Проложен он был давным-давно и не походил на нынешние дороги, которые мостят камнем, а по бокам роют канавы. Скотопрогонный тракт порос низенькой травкой, которая одна и выдерживала копыта бредущих по ней стад. Открывающаяся с холма панорама ошеломила Сару: шпили колоколен, деревни, рощи и перелески, бескрайние, раскинувшиеся на мили поля, смягченные дымкой очертания дальних холмов. Сара знала: если свернуть вон в ту сторону и идти долго-долго, можно добраться до самого большого города во всем мире, и это само по себе уже казалось чудом. В Лондоне было все, что только можно себе вообразить, а еще, несомненно, многое из того, чего и представить нельзя.

Сара зябко обхватила плечи руками. Неподалеку свистнул кроншнеп. Солнце выкатилось на холмы, оранжевым сиянием разбавив синеву утра. Проблеяла овца, ей отозвался ягненок. Тени разматывались, словно ленты, уже становилась различимой зелень лугов и деревьев. Внизу в долине прокукарекал петух, потянуло древесным дымком. Да, пора назад, в Лонгборн, наливать воду в чайник и ставить его на огонь, потому что совсем скоро всем захочется чаю. Рассчитывать, что об этом позаботится фея, пусть даже самая добрая, не приходится.