Комиссар ругался, а время шло. Наконец, заклеймив позором все человечество, представитель закона соизволил выбраться из-под одеяла.

– Ладно, черт побери, придется идти…

Однако для этого необходимо было одеться. Процедура заняла больше четверти часа. Не меньше времени понадобилось, чтобы найти пару молодых крепких мужчин, – не будет же, в самом деле, комиссар полиции волочь труп на себе! Таким образом, представитель власти добрался до злополучного дерева только к восьми утра.

Тут, естественно, уже собралась толпа. Папаша Жанфье, добрейший старикан, много лет подметавший дорогу на Понтуаз и до сих пор не переставший удивляться, откуда же на ней берется пыль, в десятый раз рассказывал, как он обнаружил труп.

– Я, значит, мету, а он, это… висит! Ну, я и говорю мальчишке – беги-ка ты за жандармами, не хочу я путаться в это дело. Ну, подумайте сами – мету я себе, ни о чем таком не думаю, а тут мне этот красавчик ножками помахивает. Надо мне это?

Но его уже не слушали. Внимание присутствовавших переключилось на комиссара.

– Интересно, он унесет веревку? – шептались в толпе. – А может, даст нам по кусочку? Говорят, это приносит счастье…

Комиссар подошел к дереву. Вид несчастного Бодри был ужасен. Почерневший язык свешивался изо рта, на губах застыла пена. Безусловно, не возникало никаких сомнений, что он мертв, и мертв давно.

– Снимите его, – скомандовал комиссар.

Добровольцев оказалось предостаточно. Человек двадцать подбежали к дереву. Каждый хотел урвать себе кусок веревки на счастье. По преданию, так отгоняют злых духов.

Пока крестьяне делили трофеи, комиссар неторопливо осматривал труп.

– Похоже, это не местный… – пробормотал он. – Хотя…

Он огляделся:

– Кто-нибудь знает покойного?

Человек с мрачным бритым лицом, по-видимому, конюх из Мезон-Лафит, подошел поближе.

– Сдается мне, что это Рене Бодри. Он частенько крутился на ипподроме.

Комиссар занес фамилию к себе в блокнот.

– Обыщите труп, – скомандовал он жандармам.

Те проворно выполнили приказание.

– Золотые часы… – бормотал комиссар, – полный бумажник… Ну и ну! Зачем же тогда его укокошили? Нет, видимо, все-таки самоубийство…

К одиннадцати утра толпа вокруг злополучного дерева еще увеличилась. Труп давно увезли в комиссариат, веревку разрезали на тысячу частей, но зеваки упрямо толпились вокруг толстого ствола, обмениваясь глубокомысленными замечаниями.

Взвизгнув тормозами, неподалеку остановилось такси. Приехавший на нем молодой человек проворно выскочил и принялся энергично протискиваться сквозь толпу.

– Дорогу, дорогу! Мне некогда попусту пялить глаза, я журналист! Где повешенный?

– Опоздали, мсье, – ответил кто-то. – Бедняга уже в полиции.

С губ молодого человека сорвалось досадливое восклицание. Он быстрым взглядом окинул дерево, толпу зевак, и карандаш его заскользил по страничкам записной книжки.

«Ротозеи, ожидающие невесть чего… – записывал он. – Вид важный и таинственный до идиотизма… Тут вставить слова из песенки…»

Оторвавшись от блокнота, он спросил:

– Когда обнаружили покойного?

– В половину шестого, мсье.

– А когда вынули из петли?

– Где-то в половине одиннадцатого.

Карандаш снова заработал:

«Обнаружив труп, никто не решается вынуть его из петли до прихода полиции…»

Задав еще несколько вопросов, молодой человек прыгнул обратно в такси.

– Трогай, – сказал он шоферу. – В Мезон-Лафит, в комиссариат.

– Слушаюсь, мсье Фандор, – ответил тот.

Увидев, как его жена рухнула в обморок, Поль Симоно совершенно потерял голову. Стеная и охая, он неуклюжими движениями пытался привести женщину в чувство. Самое толковое, что пришло ему в голову – это положить на лоб Жоржетты смоченное водой полотенце. Однако все было тщетно.

– Жоржетта, – шептал несчастный супруг. – Жоржетта, очнись!

Наконец, поняв, что ему самому не справиться Поль кинулся к двери и завопил:

– Анжела! Сюда, на помощь!

В этот момент раздался звонок. В смятении бедняга Симоно подумал, что горничная успела каким-то чудом оповестить врача и тот уже спешит на помощь. Дрожащими руками он открыл дверь и замер на пороге. За побледневшей от любопытства консьержкой стояли жандарм и сурового вида господин в штатском. В руке он держал трехцветный шарф полицейского комиссара.

– Что это… – ошарашенно проговорил Симоно. – Что угодно этим господам?

Комиссар отодвинул консьержку и вошел в комнату.

– Мсье Симоно? – спросил он.

Вконец растерявшись, чиновник кивнул:

– Да, это я…

– А где мадам Симоно?

– Моя жена? Здесь, конечно… Но что вам угодно?

– Мне угодно увидеть мадам Симоно.

Обычно добродушное лицо Поля Симоно исказилось:

– Что вы себе позволяете! Она еще в постели. И она больна. И…

Комиссар снял шляпу и шагнул вперед.

– Прошу вас проводить меня к вашей жене, мсье, – произнес он вежливо, но твердо. И, обернувшись к жандарму, бросил:

– Следите за дверью.

Последняя фраза лишила Поля Симоно мужества. Он попятился:

– Но, мсье… Моя жена…

Не слушая его, комиссар вошел в спальню. Жоржетта по-прежнему лежала без сознания.

– Так-так… – саркастически протянул комиссар. – Похоже, в этом доме настолько не жалуют полицию, что лишаются чувств при ее появлении!

Поль Симоно воздел руки к небу:

– Господи, почему ты допускаешь это издевательство? Мсье, покиньте немедленно мою спальню и объясните наконец, в чем дело!

Комиссар положил свою шляпу на трюмо и не спеша подошел к кровати.

– Не стоит ломать комедию, мадам, – резко произнес он. – Открывайте глаза.

Услышав эти слова, оскорбленный супруг побледнел от ярости. Он собирался уже завопить во все горло, как вдруг Жоржетта открыла глаза.

– О, Господи, – едва слышно прошептала она. – Что происходит? Поль…

Взгляд ее упал на полицейского. Она вскрикнула и натянула одеяло на плечи.

– Кто это?

Поль Симоно беспомощно развел руками. Комиссар уселся в кресло и скомандовал: