Тевзадзе всхлипнул.

— Меня все равно посадят… — сказал он уже другим тоном.

— Нужно попытаться бороться, — упрямо возразил Дронго, —поверить мне и попытаться что-то предпринять.

Тевзадзе молчал. Долго молчал. Затем наконец спросил:

— Кто вы такой? Я уже понял, что вы не адвокат. И неследователь. Иначе бы вы так со мной не разговаривали. Кто вы такой?

Дронго взглянул на камеру, установленную в углу. Тевзадзеуловил его взгляд, понимающе кивнул.

— Я всего лишь помощник адвоката, который приехал сюда,чтобы помочь вам, — ответил Дронго, — в конце концов, это долг каждого адвокатаи его помощников — установить истину. Адвокаты не могут быть беспристрастнымиучастниками любого судебного разбирательства в отличие от всех остальных —судей, прокуроров, следователей, экспертов. Адвокат обязан сделать все, чтобызащитить своего подзащитного и помочь найти истину. Я спрашиваю еще раз: выготовы помочь самому себе?

Дронго и Славин напряженно ждали ответа. Было заметно, какволнуется Тевзадзе, как он размышляет. Затем он медленно кивнул.

— Вы оговорили себя? — строго спросил Дронго.

— Возможно, — тяжело вздохнул Тевзадзе, — поймите, что яничего не хочу утверждать.

— Тогда давайте по порядку. Расскажите, что там на самомделе произошло.

Тевзадзе взглянул на камеру.

— Изложите свою возможную версию случившегося, — поправилсяДронго.

— Да, конечно. Дело в том, что я работал с Проталиным уженесколько лет. Меня попросили о сотрудничестве, еще когда я устраивался наработу. Директор комбината знает меня по прежней работе, он работал раньше вРиге, а я занимался поставками туда продукции из Средней Азии. Он сразусогласился меня взять. Но через несколько месяцев меня вызвали в милицию ипредложили сотрудничать. Проталин сразу объяснил, что иначе меня просто отсюдаудалят и не дадут мне гражданства. Я ведь приехал сюда гражданином Грузии иподал заявление на получение российского гражданства. У меня все было законно:дочь родилась в Москве, и она была российской гражданкой. А я мог получитьгражданство России как ее отец. Но Проталин сразу объяснил мне, что они простоменя выдворят и не разрешат мне здесь оставаться. Я долго колебался. Ведь ядважды сидел в колониях и знаю, как относятся к осведомителям. Но у меня простоне было другого выхода. Через пять месяцев я согласился.

— Вы получали деньги?

— Нет. Мне не платили. Я неплохо зарабатывал как заместительдиректора. У меня остались прежние связи, знакомства. Я только рассказывалПроталину и его сотрудникам о настроениях наших работников, присматривал заними. Один раз мы предотвратили возможный грабеж банка, когда я узнал, чтосразу двое наших бывших осужденных готовят это преступление. Проталин был оченьдоволен.

Тевзадзе немного помолчал и продолжил:

— Все было нормально, до того дня. Мы обычно встречалисьодин раз в две-три недели. Но в тот день у нас была обычная встреча. Меня строгопредупреждали, что я не должен появляться там на своей машине. Поэтому я обычноездил туда на автобусе. И в этот день опоздал минут на десять или пятнадцать.Быстро прошел во двор. Я очень торопился и прошел мимо двух женщин, чуть несбив одну из них с ног. Извинился. Я знал, что эта женщина с тростью быласоседкой по этажу.

Я вошел в дом и увидел, что у меня развязался шнурок наботинке. Не люблю, когда болтаются шнурки. Помните, как у космонавта Гагарина,когда он идет после своего триумфального полета докладывать Хрущеву. И у негоболтаются шнурки. Честное слово, я всегда думал о состоянии Гагарина, которыйне успел завязать шнурки. И чувствовал себя дискомфортно вместо него. Хотя,наверно, в такой день он мог об этом не думать. Я вошел в подъезд, на первыйэтаж нужно было подняться один лестничный пролет. И наклонился, чтобы завязатьсвои шнурки. Как раз в этот момент раздался какой-то шум. Мне показалось, чтоэто был не выстрел, скорее что-то упало. Я поднял голову и подумал, чтонапрасно Проталин так шумит. Его могут услышать соседи. В этот момент раздалсявторой выстрел. Тут я испугался. Ведь о нашей встрече никто не должен былзнать. И Проталин ждал именно меня. Поэтому я побежал наверх. У меня был свойключ от квартиры. Я открыл дверь, вбежал в квартиру и сразу увидел лежавшего наполу полковника. Он был в крови и уже мертвый. На полу лежал пистолет. Не знаю,что со мной случилось. Возможно, я просто испугался или потерял вообщепредставление о том, что происходит. Я сразу схватил пистолет. Честное слово, яхотел даже защитить полковника от возможных нападений. Но рядом никого не было.Ни в этой комнате, ни во второй. Я наклонился, чтобы помочь Проталину, но онбыл уже мертв. Тогда я бросил пистолет на пол, перевернул тело. Но помочьполковнику я уже не мог. Как раз в этот момент, когда я стоял над теломпогибшего, в квартиру ворвались сотрудники милиции. Я ведь не закрыл дверь,когда входил.

Они бросились ко мне с криками. Начали меня избивать. Якричал, что не убивал полковника. Тогда они успокоились. Вызвали сотрудниковуголовного розыска. Те тоже дали мне несколько пощечин. Потом начали методичнопроверять весь дом. Всех, кто в этот момент мог оказаться в доме. Проверили всетри этажа, но никого не нашли. Пистолет сразу забрали на экспертизу, а менявзяли с собой. До вечера я просидел в дежурной части. А потом вошли еще троесотрудников уголовного розыска и снова меня избили. На этот раз достаточносильно. Они кричали, что на оружии нашли мои отпечатки.

Я ничего не понимал, кричал, что не убивал полковника. Потомменя перевели в одиночную камеру. Потом долго проверяли. И снова избивали. Азатем меня перевели в камеру к местным блатным, где меня избили так, что япопал в больницу. Вот, собственно, и вся история.

— Вас заставили дать показания?

— Не совсем заставили, — вздохнул Тевзадзе, — простопопулярно объяснили, что именно я должен делать. Если я откажусь подписатьпризнание, то меня будут «прессовать» до тех пор, пока я не соглашусь. Ведь всефакты против меня, и никто мне не верит. Моя дочь учится в институте, и ей ужепредложили перевестись куда-нибудь в другой город. Ее жениху тоже объяснили,как нужно себя вести. Иначе у него будут неприятности. В общем, я долго не смогдержаться. У меня не осталось никаких сил. Я не хотел больше попадать в камерук уголовникам. Второй раз они бы меня так просто не отпустили.

— Я же вас столько раз просил рассказать мне обо всем.Почему вы молчали? — не выдержал Славин.

— Не верил, — признался Тевзадзе, — молодой вы очень. Неверил я, что вы сумеете что-то сделать. Вот ему поверил. Он человек опытный,ваш «помощник», сразу видно, что все понимает. И как с людьми разговаривать. Икак себя вести. А вам не верил. Я ведь знал, что вас прислали из Москвы, всеместные адвокаты отказались меня защищать. Поэтому и не верил. Думал, что выпросто приехали «отбывать свой номер». И сразу уедете, как только закончитсяэтот судебный процесс. А следователь мне сразу объяснил, что оформит уголовноедело как «убийство в состоянии аффекта», но потом передумал. Решил, что его непоймут. Мне заключенные говорили, что следователь ждет нового назначения. Оченьхочет стать прокурором. Вот поэтому он и поменял немного дело. Написал, что этобыло убийство с отягчающими вину обстоятельствами. Убийство офицера милиции приисполнении своего долга. Вы же знаете, что бывает за такие убийства. В бывшемУголовном кодексе в Советском Союзе это была единственная статья, где давалилибо расстрел, либо сразу пятнадцать лет. И во всем мире это самая страшная ирасстрельная статья. Убийство офицера полиции во время исполнения им своегодолга. В Америке сразу отправляют на электрический стул, в других странахгарантированно дают пожизненное. Правда, следователь указал, что мы спорили, ипоэтому мне могут дать двадцать или двадцать пять лет. Но мне было уже всеравно.