— Отпусти ее! Считайте, что вы трупы, серые, как ваш собрат Алан! Я объявляю вам войну, слышали?! Будем биться до последней капли крови! У священного дуба встретимся, там и разберемся, кто круче! Маша, забудь ты л своей доброте, они ее недостойны. Обманывай, хитри и изворачивайся до последнего!

Машу бросили на деревянный вытертый пол, к ногам Радона, словно мешок картошки. Первое, что она увидела, открыв глаза, были его военные ботинки. Мужчина нагнулся, чтобы поднять ее, вцепился в плечи руками в черных перчатках и потянул к себе со словами:

— Здравствуй, Машенька! Вот и свиделись снова с тобой, — они посмотрели друг другу в глаза, понимая, что сказка кончилась, осталась одна неприглядная быль, страшная, темная, как лесная ночь.. — Поедешь со мной? Будешь моей женой? Ты знаешь кто я, не больше, не меньше. Обещаю любить тебя и в обиду всяким придуркам не давать…

— А если нет? — спросила Маша, не отпуская взгляда Радона ни на секунду. Она поднялась среди мрачных фигур Наины, Радона и еже с ними, словно тонкий живой росток среди сухостоя — Я ничего вам не обещала, — добавила она смело. — Отпустите меня к отцу, я никому не скажу о том, что знаю!

— Не получится, Маша. К отцу ты попадешь только через меня, иначе мы не договоримся, — сказал Радон без всякого зла, но и без уступчивости. — Соглашайся, не пожалеешь…

— Зачем вам десятая жена? Игрушку из меня хотите сделать, посмешище? — звонко спросила Маша, вырываясь из мужских рук. — Дочь священника десятая жена оборотня, обхохочешься!

— Ну хватит дурить, я думал, ты умнее! Наина, ты ее накрутила бабскими бреднями? — Радон встряхнул девушку и оттолкнул к Руфину, — тащи ее к машине. Время не ждет…

Руфин взвалил Машу на плечо и покорно вынес из дома, не реагируя на ее крики и бултыхания. То, что случилось потом, заставило Машу кричать еще громче. Руфина, как только он сошел с крыльца с ней наперевес, обступили два огромных волка. Рыча и щетинясь, они угрожали Руфину расправой, если он посмеет сделать хотя бы один шаг в сторону.

— Радон, не смей! Здесь не твоя территория! — захлебнулась возмущением Наина. Два ее мужа стояли в позиции нападения, однако действовать не спешили. — Войны хочешь из-за этой святоши?! Знаешь же, к чему наши стычки приводят…

Радон слушал всхлипы женщины с равнодушной ухмылкой, стоял и смотрел, как Руфин рыкает то на одного противника, то на другого, сам обернуться волком он не мог. Заклятье дело строгое, не терпящее личных желаний заклятого…

— Знаю. Лет двадцать назад была последняя стычка, как ты говоришь, — заговорил Радон. — Тогда погибли твои родители. Я их просил отдать мне тебя в жены, заключить союз между нашими кланами. Помнишь, что мне ответили? «Мы хотим независимости. Лучше воевать, чем ходить под тобой». — Он вальяжно начал спускаться с крыльца, когда крики Маши внезапно прервались глубоким обмороком. — Теперь я хочу другого брака, сама понимаешь, Мария ценный трофей во всех отношениях…

Волки сопровождали Руфина с Машей на плече и Радона всю дорогу от крыльца до машины. Мужья Наины молча наблюдали, как более сильный соперник уносит их добычу. Обращаться в зверей, в отличие от оборотней из клана Радона, они могли лишь в полнолуние. Лезть на рожон сию минуту, с голыми руками никто из них не хотел.

Отец Николай, священник из Коляды, стоял на берегу реки, открытый резкому ветру и мелкому холодному дождику, сыпавшему с низких небес, отяжелевших от свинцовых туч. Шумная серая вода плескалась у его ног. Умей река говорить, рассказала бы, что единственная дочка священника и жива, и здорова, однако человек не понимал ее говора, стоял и смотрел то в небо, то в воду.

В Предгорье люди больше доверяли природе, чем Отцу Небесному, поэтому лес, река, звери были и объектами поклонения, и способом выжить. Как ни старался священник искоренить в людях из Коляды привычку обращаться к деревьям, воде, земле за помощью и уповать на Бога, они все равно шли в «заветные места». В Предгорье боялись оборотней, верили ведунам, а к священнику приходили так, на всякий случай, за святой водой или молебнами, которые в глазах сельчан мало чем отличались от заговоров.

— Давно не виделись, Никола, — подошел к нему Крюков-старший, поравнялся и также стал глядеть на воду. — Спасибочки, что не отказал, пришел. Есть вести о наших детях…

Священник перевел на него светлый взгляд, полный тоски по дочери:

— Опять ты, Иван, за старое принялся, — сказал он равнодушно. — Бесов вызываешь, и чего они тебе шепнули? Наши дети? Это у тебя дети остались, у меня никого нет. Дочку и ту твои сынки сгубили…

— Машка твоя тоже не промах, — оборвал священника ведьмак, — с Радоном снюхалась.

— Неправда это, твои осведомители врут, распространяют о Маше слухи фантастические и крамольные! Мертвые все стерпят, — прогремел несчастный отец, сжимая сильные руки в кулаки. — Никогда ваш Радон не пойдет на такие отношения, он ленив и стар стал. У него и без Маши моей полно кандидатур…

— Седина в бороду, бес в ребро, — изрек Крюков, ежась и кутаясь от холода в поношенную куртку с плеча одного из сыновей. — Я не за тем тебя звал, чтобы трепаться о постельных пристрастиях Радона. Мне нужен огонь от алтарного семисвечника! Принеси мне его.

Отец Николай не поверил своим ушам, повернулся к ведьмаку весь, чтобы заглянуть в его глаза-щели, — неужто правда Крюков хочет без стыда и совести сделать его соучастником своих темных дел? Конкретность просьбы поразила его, все просто, ясно, никакой хитрости Ведьмак в знак подтверждения кивнул и добавил:

— Сын Марины у оборотней, ты не можешь отказать мне…

— Почему Марина выбрала тебя, я до сих пор не пойму? Приворожил ты ее, что ли? — задумался священник. — Я предлагал ей уехать, даже беременной, предлагал ей всего себя…

Мыслями он вернулся в далекое прошлое, когда он, молодой еще семинарист, соперничал с немолодым ведьмаком за сердце девушки Марины. Хрупкая кареглазая хохотушка вдруг выбрала нелюдимого Крюкова, ни вдовца, ни бобыля, у него было уже двое взрослых сыновей. Люди говорили ей, что Крюков неспроста живет на отшибе и не пускает в дом никого, кроме редкой родни.

— Ни один толковый ведьмак не будет привязывать к себе женщину ворожбой, это бабский ритуал, чтоб ты знал. Последствия от него неромантические. Марина любила меня, вот и весь секрет, — ответил ведьмак без всякого превозношения. — А я любил ее, жили мы душа в душу, не слушая деревенские сплетни. Знаешь, Антоний в Марию твою влюбился. Жива она, верная информация! Антошка ее из-под земли достанет. Дай огонь!

— Приходи завтра, после литургии, — велел священник и пошел прочь с берега.

Жар не спадал, мысли и слова путались, реальность и бред менялись местами. Антония бил озноб. После того как Машу увезли, он впал в краткое беспамятство, которое прервала Наина, больно отхлестав его по щекам. Забота о раненом ведьмаке тяжелым грузом свалилась на ее голову, миндальничать с ним Наина не намеревалась: