В тот же вечер, быстро перешедший в лунную ночь, Крюковы вывезли девушку из Предгорного, привезли на пустырь с черной травой, выжженной идеальным кругом. Вокруг только непреодолимый ночной простор, звездное небо и круглая луна, источающая серебристо-голубоватый свет. Машу с завязанными глазами и связанными руками Антоний толкал в спину рукой, подгонял, словно пойманное и обессилившее в погоне животное. Крюков-старший колченого шел впереди, освещая путь яростно горящим факелом, на плече висела дорожная сумка с колдовским скарбом. Книги ведьмаки не взяли, держали в уме древние заклинания, способные трансформировать личность посвящаемой до неузнаваемости.

Воткнув факел в землю, старший ведьмак обозначил место, куда Антоний окончательно толкнул Машу. Самый центр круга. Она рывком упала на колени, потом больно ткнулась головой в землю, — получился земной поклон. Дышала она тяжело, дрожала всем телом так, что плечи ходили ходуном, ступни сводило и выворачивало задом наперед. Рядом с ней пыхало высокое пламя факела, готовое опалить волосы. Из-за пазухи Марии выпад крест на все той же золотой цепочке и безучастно качался в метавшихся отсветах огня.

— Отпустите меня! — крикнула девушка надрывно. — Я не хочу! Слышите вы, черти полосатые! Я Радона позову…

Корявые сильные пальцы старшего ведьмака вцепились ей в волосы, откинули голову назад. Присев на корточки, он своими глазами-щелями исследовал ее влажное от пота и слез лицо. Бредит девка или серьезно говорит, Крюков не понял, решил подыграть ей:

— Попробуй, мы с ним давно не виделись. Лет двадцать, наверное, никто не обещал мне такой кары! Сказок бабушкиных наслушалась, что ли? Кто Радона позовет, навсегда с ним останется, а это, девонька, проклятие до не знамо какого колена! Ты отца своего пожалей, зря он, что ли, за тебя молится, парится в алтаре, свечки изводит? Может лучше святых призовешь?

— Радон неплохой человек, — прохрипела Мария. — Я знаю. Он меня из леса вывел!

— Человек, из леса вывел?! Окстись, глупая, не человек он, а вывел из леса, чтобы заманить тебя в гарем! Вот потеха для Радона, юная поповна в гареме, среди потаскух! — ведьмак продолжал тянуть девушку за волосы. — Зло романтизировать нельзя! Зло однозначно! Антоний, поджигай круг, готовь свечи, напоим ее нашим кагором! — добавил Крюков-старший с усмешкой. — Сегодня, птенчики мои, я научу вас многому…

Антоний вытащил из земли факел и пошел с ним по кругу. За ним тянулась горящая дуга, его высокая фигура, озаренная пляшущим светом, энергично замыкала круг. Однако не успел ведьмак завершить ритуал. В круг из зыбкой темноты вошла девушка, видом амазонка, резкая и решительная, с мечом за спиной, в кожаной одежде и закидке из волчьего меха на плечах.

— Крюковы затеяли посвящение! Дай думаю, посмотрю на это редкое ныне зрелище, — сказала красавица, а она, бесспорно, была красавицей, несмотря на воинственную экипировку. — Это кто тут? Неужто младший сынуля? Пошли ко мне в гарем, красавчик?

— Заткнись, Наина, и уходи! — крикнул ей Крюков-старший, не отходя от Маши. — Нашла время шутить…

— А я не шучу, Антоний на редкость красивым вырос, потому что полукровка, — проходя мимо Антония, она кокетливо коснулась его подбородка своими тонкими холодными, как лед, пальцами — Твой сын достоин чести ублажать Наину! Ладно, я не за тем пришла. Отдай мне девчонку! Ведьма из нее все равно никакущая!

— Тебе она зачем? — заинтересовался ведьмак и не удержался от злой иронии. — Ориентацию поменяла?

— Дурак ты озабоченный, Иван Павлович. Поповну ищут, в Коляде переполох. Папаша ее молебны служит о здравии дочки, — ответила Наина просто. Голос у нее был ни то женский, ни, то мальчишеский, звонкий, слегка треснувший. — Смотри, наверху могут услышать и хлопнуть по твоей лысой башке, вразумить, так сказать. Ну и Радон уже намылился прочесать Предгорье, его десница медлить не будет, этот на всю жизнь клеймо поставит. Я его подразнить хочу, пощекотать ему и себе нервишки. Давно у нас открытой войны не было. Все как-то исподтишка, без куража!

— Крови захотела, значит, так и скажи, нечего языком молоть… Радону девка зачем? Велика птица, из-за нее когти рвать… — насторожился старший ведьмак. Он покосился вдруг на левый бок, как старая хибара. Значит, девчонка не блефовала, грозясь позвать главного оборотня Предгорья.

Намерения старшего ведьмака были все также тверды; позволить сыну совершить первое посвящение, которое покажет его верность клану и окончательно укрепит его авторитет среди дальних родственников.

— Они с ним добрые соседи. Радон стареет, вот так же, как ты, на ориентациях помешался, подавай ему чистую деву из священнического рода! Не пойму, чего он с ней нянчился, на машине катал, домик рядом прикупил. В романтику вдарился, может и христианином станет! — громко и дерзко ответила Наина, и подметила, как застыл на месте Антоний. Только факел в его руке рвался в драку с ночью. — Да, Антоний, тебе вряд ли светит любовь поповны. Ей больше оборотни нравятся…

Всю ярость огня разочарованный и оскорбленный Антоний обрушил на наглую всезнающую красотку. Одним прыжком он настиг ее и махнул факелом у самого ее лица. Наина, заученным движением рук, вытащила из ножен меч и направила его на ведьмака. Тот чернил огнем то Z, то Х, показывая отцу и женщинам, что не позволит считать себя слабаком. Пламя теперь горело в его глазах, в сердце, бросало жар ему в лицо, заражая своим неистовством.

— Экий ты попрыгунчик! На Крюковых совсем непохож, мало того красавчик, так еще и забияка! — смеялась Наина, умело отражая хаотичные взмахи факела в руках Антония. Она старалась держать его на безопасном для себя расстоянии, но он сам нарывался на меч. А ей не хотелось его ранить, потому что в бою он был ей не соперник. Не драками славились Крюковы; им по силам были заклятия, точное исполнение ритуалов, знания привычек и повадок нечисти, только не бои.

Спонтанный поединок спонтанно и закончился. Отчаявшись напугать девицу, Антоний бросил факел и пошел к Марии. Подойдя, он схватил ее на шкирку, заставив встать с колен, рук ей не развязывал, глаза тоже.

— Я утоплю девушку! — заявил ведьмак громко. — Не достанется никому. Это будет справедливо. Отпустить ее мы не уже можем, такие правила…

Он взял Машу за руки и потянул собой. Она еле везла ноги, но шла за ним без всякого протеста. Выйдя из незамкнутого горящего круга, они направились к реке, которая мирно плескалась в ночи, не ожидая человеческих жертв. Разве в такую волшебную тихую ночь можно умирать? На крутом спуске к воде, Антоний замедлил шаг, давая пленнице возможность понять, что под ногами у нее теперь склон, поросший высокой травой, звенящий писком и стрекотом ночных насекомых. Маша не успела уловить его замысел и оступилась, вскрикнув:

— Вода?! Господи, прости меня! — Она задрожала и присела, шумно, часто дыша. — Антоний, дай мне помолиться. Мне страшно…

— Пошли, молиться можешь на ходу, — ведьмак взял ее под руки и поднял на ноги. Ему тоже было страшно, не каждый же день он топил молодых девушек, ему было больно, тошно от собственных поступков, на которые он шел по какому-то жуткому наитию.