— Это уже по-нашему, по-кавказски!

— И по-белорусски тоже! — заверил Ярослав.

— Выходит, законы гостеприимства одинаковы для всех народов?

— Скажу так: они не имеют национальности.

— Браво-браво! Прекрасно сказано, — шутливо поаплодировал нарком.

— Спасибо на добром слове.

— Пожалуйста… А сейчас — построились… Тьфу ты, чёрт… Вперёд, товарищи!

* * *

Начали конечно же с борща.

Свекольник был потрясающим — настолько вкусным, что каждый из компании управился со своей порцией за считанные минуты. Быстрее всех — Павлик, похоже, что в костёле его совсем не кормили. Или кормили очень плохо.

Пока ждали второе — завязали разговор про житьё-бытьё, скоро переросший в монолог или, если хотите, исповедь профессора:

— Семья наша была, может, и не самой богатой, но одной из наиболее образованных во всей Белоруссии — это точно. Отец преподавал в первой белорусской гимназии, которая, между прочим, открылась на сто лет раньше российской… И тут его за какие-то грехи перевели из Минска в Несвиж — по одним данным просто выслали за революционную деятельность, по другим — откомандировали поднимать упомянутое выше учебное заведение. Здесь он и познакомился с моей мамой — лучшей выпускницей знаменитой местной балетной школы… Да-да, не улыбайтесь — была в Несвиже и такая! А в 1880 году у них родился первенец. То есть я. Назвали меня в честь деда — Фёдором. Второй ребёнок — Василий — появился на свет через три года, но долго не прожил — умер, когда мне не исполнилось и шести лет. Я его помню плохо, но старшие соседские ребятишки шептались, что у него было не всё в порядке с головой. Может, поэтому родители больше не рисковали заводить детей…

Васькина смерть больно ударила по моей неустойчивой ещё психике, что, видимо, и сказалось значительно позже, когда у нас родился сын. Степан. Имя Павел ему дали в монастыре, на другое он уже не отзывается… Со своей будущей женой я, кстати, познакомился в этом самом ресторанчике, когда прибыл на каникулы из Виленского университета — Настя в нём прислуживала. Вот такая моя история… Ну, беритесь за вилки, дорогие друзья, а то вареники стынут!

— Надеюсь, вы прибыли сюда не только для того, чтобы пробудить светлые юношеские воспоминания? — покосился на профессора Цанава, поблескивая хитрыми чёрными глазами.

— Нет конечно… Что, сынок, откроем тайну товарищу наркому?

— От нашей организации не должно быть тайн ни у одного гражданина Страны Советов! Ни у рядового пролетария, ни у всемирно известного философа. Ясно?

— Так точно! — откликнулся профессор Фролушкин, и в самых потаённых мыслях не ожидавший от самого себя подобной прыти.

— А хотите, я угадаю, что вас привлекло сюда, а?

— Попробуйте, — с любопытством воззрился на наркома Плечов. — С трёх раз.

— Мне и одного хватит… Вас интересуют золотые статуи. — Лаврентий Фомич решительно поднялся из-за стола, на котором ещё стояла неубранная посуда, и принялся ходить по ресторанной террасе. — Я прав?

— Ваша проницательность не знает предела… — удивился Фёдор Алексеевич.

— А вы знаете что…

— Знаем. И не собираемся присваивать себе то, что принадлежит всему нашему народу, — предугадал ход мыслей старшего майора Ярослав. — Апостолы будут переданы представителям советской власти, как только мы их найдём.

— Это меняет дело. К тому же не самый последний представитель этой самой народной власти сейчас находится рядом с вами, — сменил гнев на милость Цанава. — Так что за работу, товарищи учёные!

— К сожалению, нам придётся сделать небольшой перерыв — завтра рабочий день, и у нас с Ярославом очень много дел в университете…

— Вы больше ни о чём не должны беспокоиться! Повторяю: ни о чём! Правда, сейчас я, к сожалению, вынужден вас оставить и срочно выехать в Минск — сегодня в наркомате важное совещание, но уже во вторник вернусь. Все свои и ваши проблемы к этому времени улажу. И чтобы у вас тоже всё было готово.

— Что вы имеете в виду?

— Статуи найдены и упакованы в ящики.

— Это не так просто…

— А вы постарайтесь… Балабанов и Козырев на неопределённое время остаются в вашем полном распоряжении. Чтобы уберечь вас от врагов народа, которых здесь, кажется, хватает. Это раз. И не дать вам возможности совершать необдуманные поступки — это два…

* * *

— Ну, куда теперь? — растерянно озираясь по сторонам, спросил Фёдор Алексеевич, когда автомобиль с наркомом внутренних дел Цанавой на переднем пассажирском сиденье, обдав свинцовыми парами учёную братию с «примкнувшими к ней» Балабановым и Козыревым, наконец-то отчалил от городской площади у костёла Божьего Тела.

— Опять в подземелье, — вздохнул Яра так тяжело, будто ему предстояло заняться непосильным рабским трудом в средневековой каменоломне.

— Мы-гы, бэ-вэ, — в ответ на это начал «блеять» полоумный монах, сопровождая свою странную речь безудержной жестикуляцией, лишённой каких-либо признаков координации с головным мозгом. — Там, — тем не менее закончил он вполне членораздельно.

— За ним! — решил профессор.

У левой стены костёла стояла небольшая каменная тумбочка. Ни слова не говоря, юродивый шмыгнул в её дверцу. Остальные, пригибаясь, последовали за Павлом, чтобы очутиться (это выяснилось очень скоро) в родовой крипте[19] Радзивиллов.

Но прежде они заглянули в небольшую комнатушку, где, по всей видимости, Павлику предоставили обитель — пол в ней был устлан тёплыми вещами и даже шкурами диких животных из чьей-то охотничьей коллекции (может быть, самих князей Радзивиллов?). Там Ярослав взял керосиновую лампу и на всякий случай прихватил грубую палку, непонятно кем и для каких целей, оставленную в ближнем, поросшем паутиной, уголке, после чего возглавил процессию, направившуюся в соседнее помещение.

А там…

Там наши герои сразу обнаружили множество деревянных гробов (102[20] — насчитает позже Плечов). Причём — не простых. В середине каждого из них, как в русской матрёшке, был ещё один. К тому же в крышки саркофагов было вмонтировано толстое стекло, чтобы посетители могли разглядеть лица усопших[21].

А один гроб и вовсе оказался с… горбом. О его происхождении за минувшие века народ сложил множество разнообразных и часто противоречащих друг другу легенд.

С некоторыми из них всезнайка Фролушкин не замедлил ознакомить своих спутников.

Вот — первая и самая распространённая…

Якобы в Средние века одна из дочерей князя Радзивилла влюбилась в обычного бедного паренька и в скорости забеременела от него. Чтобы избежать позора, родители объявили дочь сумасшедшей и заточили несчастную в одной из башен замка. Там она и родила дочурку.

Дальше — хуже.

По приказу князя дитя выкрали. Но одна, сохранившая верность юной роженице, служанка открыла оной горькую правду.

Княгиня мгновенно скрючилась от горя и… умерла.

При этом затвердевший труп