никто не смог разогнуть, и похоронных дел мастерам пришлось изготовить горбатый гроб!

А вот — вторая легенда: мол, в гробу покоится тело юной дочери Богуслава Радзивилла — Людвики. Любящие родители планировали выдать её замуж за влиятельного австрийского принца, но девушка полюбила другого — простого конюшего — и собралась бежать с ним прямо с предсвадебного бала. Однако отец пронюхал об их коварном замысле и бросил юношу в темницу, а Людвика, ничего не знавшая о случившемся, продолжала действовать согласно ранее намеченному плану и явилась в условленное место в одном бальном платье да лёгких летних туфельках.

Так она и замёрзла…

Хотя на самом деле и эта версия оказалась неправдивой.

Когда саркофаг с треугольной крышкой вскрыли (нет, не наши герои, а польские исследователи ещё в 1905 году), оказалось, что в нём находится тело… 74-летней Аделии Карницкой-Радзивилл. А «повышенная горбатость» гроба объясняется лишь тем, что организаторы траурной церемонии решили отправить в потусторонний мир вместе с почившей старушкой… её любимую цветочную вазу.

Балабанова и Козырева, затаив дыхание слушавших старого философа, эти байки не только впечатлили, но и напугали до глубины души. Однако окончательно добила их не эта, а следующая усыпальница, содержавшая помимо взрослых 12 маленьких гробиков.

С ней была связана ещё одна, не менее ужасающая легенда, с которой впечатлительных воинов поспешил ознакомить всё тот же разошедшийся профессор.

Итак… В том склепе почивали многочисленные отпрыски Михаила Казимира и его супруги Катажины Собеской. Из тридцати трёх их детей и внуков выжили только четверо. Представляете, в каком психическом состоянии пребывала несчастная бабушка и мать?

С тех пор её душа, вселяясь в сову, каждый день прилетает к склепу и вопит истошным голосом — да так, что у всех, кто слышит это «божественное пение», волосы на головах встают дыбом…

Когда Фёдор Алексеевич закончил свой жуткий рассказ, в подземелье раздался душераздирающий крик.

Балабанов бросил очередной взгляд на неподвижное детское тельце и вдруг услышал странный скрип, доносящийся изнутри гроба. Как будто кто-то пытался приподнять его крышку…

— А-а!!! — завизжал служивый и бросился прочь, увлекая за собой единственного подчинённого, кстати, не менее испуганного и растерянного…

На учёных же мистика никакого действия не возымела.

Как только бойцы покинули подземелье, Ярослав приложил указательный палец к губам, призывая компаньонов соблюдать тишину, и на цыпочках пошёл туда, откуда только что доносились ужасные вопли. Наконец он добрался до стены, преградившей им путь, и приставил к ней ухо.

После этого вернулся в центр крипты, хорошенько разбежался и со всего маху врезался плечом в тонкую кирпичную кладку. Та не выдержала напора — рухнула, в мгновение ока рассыпавшись на мелкие части и обдав присутствующих строительной пылью.

А когда «туман» окончательно рассеялся, пред ними открылся вход в другое помещение, посреди которого на роскошном старинном стуле сидел человек в епископском одеянии. Его руки были связаны за спиной, во рту несчастного торчал кляп из тряпок. Разбитый нос, под которым запеклись капли крови, практически не дышал.

То есть ещё чуть-чуть, всего несколько минут — и он просто бы задохнулся…

* * *

— Вы кто? — строго спросил Яра, вырывая кляп изо рта испуганного священника.

— Успокойся, сынок… Это викарий Колосовский, в апреле его прислали в помощь управляющему епископу, который часто болеет. Скажи, Гжегож, кто это так поиздевался над тобой?

— Диакон Пчоловский…

— Кто? — вырвалось у Ярослава.

— Пчоловский, — повторил викарий. — Вам знакомо это имя?

— Возможно…

— Уж не тот ли это тип, с которым ты передавал мне записки? — спросил Фёдор Алексеевич.

— Да, он… — выдохнул викарий.

— Что между вами произошло?

— Не знаю… С тех пор как к нам пришла Красная армия, его словно подменили…

— Как он выглядит? — уточнил Славка.

— Высокий, худой…

— Всё ясно… Это тот тип, кого встретил Козырев, и с кем я столкнулся в подземелье, — констатировал Ярослав.

— Что он здесь делает?

— Служит. Больше ничего добавить не могу: мы пришли в собор в одно и то же время, я из Пинска, он из Белостока, и мало знаем друг о друге.

— Павлика пытал тоже Пчоловский?

— У-у-у, — обычным образом подтвердил юродивый.

— Где он может быть сейчас?

— У Марека здесь своя комната — сразу за помещением, где мы переодеваемся.

В комнате диакона царил беспорядок, переходящий в откровенный хаос.

Кровать, под которой валялись тёплые, отороченные мехом, тапочки, была не заправлена. Подушка вообще покоилась отдельно от остального постельного белья — причём почему-то на полу.

На письменном столе, покрытом толстым слоем пыли, лежала раскрытая школьная тетрадь в клеточку, почти до конца исписанная мелким, каллиграфическим почерком (её Ярослав поспешил незаметно «реквизировать»).

На самодельной деревянной полке, кое-как прибитой к аккуратно выбеленной стене, стояли книги на польском, немецком, русском языках, и конечно же на латыни. Искать в них какую-то общую, объединяющую тематику, не имело смысла. На любой вкус: и художественно-беллетристические, и религиозные, и военные.

В ближнем правом углу как попало была брошена грязная обувь: сапоги вперемешку с башмаками, туфли, калоши; на спинке реликтового стула висела тщательно отутюженная католическая ряса — сутана, единственное «светлое пятно» в этом «свинарнике», как образно выразился подмечавший каждую мелочь Фёдор Алексеевич…

Самого хозяина «уютных апартаментов» найти конечно же не удалось.

Фролушкин, Плечов, а с ними и умалишённый Павлик обшарили всё, что только было можно.

Нигде ни следа!

Что делать?

— Пошли отдыхать, — предложил профессор. — Поздно уже. А завтра с новыми силами приступим к дальнейшим поискам. Всё же утро вечера мудренее.

— Чёрт! — неожиданно всполошился Ярослав. — Мы же совсем забыли о наших славных воинах — Балабанове и Козыреве.

— Тоже мне проблема. Спустись к Уше[22] — и увидишь, как они там портки полощут.

— Напрасно вы так. Не дай боже, на самом деле с парнями что-то случилось — как будем оправдываться перед Лаврентием Фомичом?

— Да уж. Об этом я как-то не подумал… А ты заешь, какое присловье у нас в университете придумали?

— Нет.

— Чтоб к тебе в дом Цанава пришёл. Но тебе ли его бояться?

— Не всё так просто, отец. Связи с руководством у меня нет…

— Плохо.

— Сам знаю. Тем более что раскрывать перед кем бы то ни было своё истинное лицо даже в случае угрозы провала или неминуемой смерти я не имею права. Таковы правила конспирации в нашей организации.

— Да. Дела…

— Ничего — прорвёмся. А сейчас нужно хорошо выспаться: ведь здоровый сон — главный залог успеха! Кстати, где тут ближайшая гостиница?

— Зачем она нам? Здешние граждане ещё не успели до конца отвыкнуть от развратных капиталистических отношений. Товар — деньги,