У Бабуси тоже много волшебства. Она читает нам сказки! Она так интересно читает, что, когда она говорит «Ну всё, детишки, на сегодня всё», мы начинаем громко-громко её просить: «Ну, Бабуся, ну, пожалуйста, почитай ещё немножко!» Она смеётся, качает головой и обязательно ещё читает. И когда она читает, я всё это вижу и слышу: как плохие гуси-лебеди летят, как печке жарко и как девочка Лялечка — так Эллочкину подругу зовут — одна гуляет, только с куклой, и на Таврической улице вдруг увидала слона!

Бабуся нам поёт! Она так поёт, что хочется, чтобы она пела и пела. Мне очень надо её потрогать, когда она поёт, потому что мне всегда кажется, что это не наша Бабуся, а кто-то другой! Но я не могу это сделать почему-то. Думаю, сейчас потрогаю, а потом не трогаю. Это — волшебство!

Иногда ночью я просыпаюсь, а Бабуся меня поит вкусным тёплым молоком — это тоже волшебство, я тогда не кашляю.

У Папы есть два волшебства. Железная дорога — он все рельсы соберёт, поезд на них поставит, потом все вагоны поставит, и они все друг за друга хватаются, все соберёт-соберёт, мы с Эллочкой положим в вагоны, что мы хотим, и поезд поедет, а я сделаю одну «аварию» — мне Папа разрешает, а Эллочка сердится. Это большое волшебство! И ещё с Папой можно летать на велосипеде — это волшебство!

И у Эллочки есть волшебство — она умеет говорить «по-немецки»! Она ходит в «группу», там Марта Густавовна с ними гуляет и говорит «по-немецки». Мамочка говорит, что скоро и я буду ходить в эту группу. Но мне не хочется, потому что я не люблю ходить, а люблю бегать.

Анночка — ангел, это тоже волшебство!

У меня нет никакого волшебства. Я люблю всегда что-нибудь делать — и мне нравится придумать что-нибудь другое. Сейчас я хочу сделать, чтобы всё лежало и стояло не так. Я иду в нашу комнату и ставлю танк на бок, и корабль на бок, и пушку кладу на бок — это очень интересно, они стали совсем другие! Эллочка сидит на своей кровати и читает. Поднимает голову, смотрит на меня и на все, как стало. Говорит:

— Поставь, как было!

Я не понимаю, почему ей не нравится?

— Почему? — говорю.

Она встаёт с кровати, идёт и ставит их, как они были раньше.

Я говорю:

— Почему? Я хочу, чтобы всё было по-другому!

А она говорит:

— Нет, танк не может лежать на боку, и корабль тоже, и пушка так не стреляет!

А я говорю:

— Мне хочется, чтобы они лежали на боку, зачем ты их поставила обратно?!

И я опять кладу их на бок, а Эллочка говорит:

— Не смей их класть на бок! — И опять их ставит, как было, и сердится, и говорит:

— Иди к Маме и спроси у неё, может ли танк лежать на боку? И корабль тоже.

Я очень сержусь, бегу к Мамочке и кричу:

— Ма-моч-ка-а! Я хочу, чтобы танк лежал на боку!

Мамочка сидит за столом в другой комнате и пишет, я подбегаю к ней. Мне жарко, я сержусь и кричу:

— Ма-моч-ка-а! Я хочу…

— Нинуша, сядь! — говорит Мамочка.

Я сажусь на стул рядом с ней, мне уже не так жарко, но я сержусь и только хочу спросить, а Мамочка говорит:

— Знаешь, Нинуша, ты очень похожа на меня.

Я от радости так удивилась, что ничего не могу сказать. Я так хочу быть похожа на Мамочку, и она говорит, что я на неё похожа!

— И ещё, Нинуша, — говорит Мамочка, — мы с тобой очень похожи на твоего Дедушку!

Дедушка — это мой папа.

— А где он? — спрашиваю.

— Его с нами здесь нет, но мы — ты и я — очень на него похожи, мы все очень «вспыльчивые»!

Мамочка объясняет мне, что такое «вспыльчивые»: это когда ты очень сердишься, тебе вот помешали что-то сделать — и ты сразу сердишься, кричишь, машешь кулаками, топаешь ногой и говоришь: нет, нет, нет!

— А что же делать, — спрашиваю я, — если я иногда так сержусь, что мне даже хочется… кого-нибудь поколотить?

— Это очень просто, — говорит Мамочка вдруг очень тихо, и я начинаю очень тихо дышать, — только это будет наша тайна, согласна?

— Да! — Я тоже говорю очень тихо.

— Как только ты очень рассердишься и тебе захочется топать ногами или кого-нибудь поколотить, — и тут Мамочка говорит каким-то другим голосом, как будто волшебство начинается, — ты сразу говоришь себе: «Нинуша, сядь!»

— А-а-а… это будет волшебство? — спрашиваю. Я так рада, что мне даже в груди что-то мешает.

— Да, это будет твое волшебство, только твое волшебство! Вот слушай, — говорит Мамочка, — если ты вдруг очень рассердишься и тебе захочется топать ногами и махать кулаками, ты быстро скажешь про себя, обязательно не вслух, потому что это волшебная тайна, её никто не должен знать, ты скажешь себе: «Нинуша, сядь!» И тебе сразу станет прохладно, ты сразу перестанешь сердиться и просто будешь разговаривать — ты умная девочка и всегда обо всём сможешь договориться.

— Даже с Эллочкой? — спрашиваю.

— Почти со всеми можно договориться! — смеётся Мамочка.

— Спасибо, Мамочка! — Я бегу в нашу комнату. Помню, что у меня есть волшебство, и говорю: — Мамочка сказала, что… со всеми можно «договориться», но… — Я не знаю, что сказать дальше, и стою как глупенькая.

— Договориться! — Эллочка пожимает плечами. — Ты уже взрослый человек, тебе уже че-ты-ре года, и прекрасно ты понимаешь, что танк, пушка и корабль должны стоять, а не лежать на боку!

— А я хочу, чтобы всё было по-другому и чтобы они все лежали на боку! — кричу я.

Приходит Мамочка:

— Девочки, как дела?

— Я хочу, — кричу я и топаю ногой, — чтобы всё лежало на боку!

Мамочка начинает смеяться, даже хохочет, снимает очки и глаза вытирает. Мы с Эллочкой очень удивляемся, а Мамочка вдруг ко мне наклоняется, смеётся громко, а говорит тихо:

— Нинуша, сядь!

Ой-ой-ой! Я забыла про свое волшебство!

Я наклоняю голову, чтобы Эллочка не увидела, не услышала и не узнала мою тайну, и тихо-тихо, про себя, говорю: «Нинуша, сядь!» Потом смотрю на Эллочку, она смотрит на меня, и я говорю — мне даже кажется, что немножко похоже на Мамочку говорю:

— Ну ведь можно… «договориться»!

— Договориться?! — У Эллочки глаза стали тонкие-тонкие.

— Нам с тобой договориться? О чём?

Я не знаю, с чего начать, ну вот я скажу: «Я хочу, чтобы всё было по-другому» — и что будет? И вообще, я не знаю, что такое — «договориться».

— Эллочка, — говорит Мамочка, она уже перестала смеяться, — как ты считаешь, вот танк, корабль, пушка — они настоящие, с ними можно воевать?

— Ну, Мамочка, — возмущается Эллочка, — конечно, они ненастоящие! Это игрушки!