— Ч-черт… Приснится же такое…

Андрей, сидя на развороченной постели, тщетно пытался прийти в себя.

В конце концов ему это удалось, и, скудно позавтракав, он вновь взялся за тетрадь.

Перевернув страницу, он увидел нарисованное пером лицо улыбающегося длинноволосого юноши. Под рисунком стояла подпись: «Славомир».

— Гм… — произнес Андрей. — Интересно, с кого она этот портретик рисовала?

Из дневника Алисы Семеновой

II

На Первое Мая мне снова удалось заглянуть в Карнен-Гул. Тилис и Славомир встретили меня необыкновенно приветливо. Артур, правда, опять был в отлучке, и никто не знал даже примерно, когда он вернется.

— Дело такое… — философски заметил Тилис. — Пути Странников Восходящей Луны не всегда проходят по мощеным дорогам.

Кто такие Странники Восходящей Луны, я уже знала. Это странное сообщество странных на первый взгляд людей изначально посвятило себя Путям — именно так, с большой буквы.

Пути бывают в пределах одного мира. В этом случае их называют каналами. Именно в такой канал в прошлый раз я и угодила, даже не подозревая, куда он ведет — и угодила прямо в обитель Изначального Врага…

Бывают и пути между мирами. Тут посложнее. Во-первых, откуда берутся разные миры?

Часть из них — просто вариации на тему некоего изначального. Наверное, многим приходилось видеть во сне странные города, где все как будто то же самое, что и в твоем, родном — и в то же время все не такое.

А бывают миры принципиально разные. Как Мидгард и наш Верланд — людская Земля.

Здесь наиболее уместна аналогия с деревом. Есть разные ярусы ветвей, есть ветви, принадлежащие к одному ярусу. А круг, или ярус, Верланда — он самый нижний. Ниже его только Кумэттир — преддверие безликого изначального Хаоса.

А выше…

Свет этих миров доходит до нас лишь в сказках и легендах, сложенных теми, кому некогда открывались Пути.

Есть свои легенды и в Мидгарде, есть, соответственно, и более высокие миры. Пути Странников могут вести и туда.

Но сейчас их основной обязанностью была разведка.

И потому совсем не удивительно, что после теплой встречи началась суровая учеба.

С тяжелым двуручным мечом мне никак не удавалось справиться, и, по мнению Тилиса, на это даже не стоило тратить время. Зато с двумя клинками полегче дело пошло гораздо быстрее.

— Признаться, не люблю заниматься чепухой… — угрюмо проворчал Тилис, в очередной раз задев меня специально затупленным оружием по бедру.

Меч он держал, как винтовку, почти горизонтально, и, казалось, лишь слегка поворачивался на одном месте, но все мои удары неизменно натыкались на его длинное узкое лезвие. Я шагнула вперед. Тилис сделал резкий выпад, но, отведя его меч одним из своих клинков в сторону, я сделала еще один шаг и достала его вторым.

— Ого! — воскликнул Тилис и, к немалому моему удивлению, широко и открыто улыбнулся. — А вот это уже не чепуха.

Его клинок резко описал полукруг, и я еле успела закрыться.

— Ну что же ты! — крикнул Тилис. — Атакуй! Видишь же, у меня меч длиннее!

Я снова попыталась достать его свободной рукой, но он увернулся и тут же ударил снизу вверх. И снова ему не удалось меня достать, как, впрочем, и мне — его.

— Ладно, на сегодня хватит, — внезапно произнес Тилис. — Оружие ты почувствовала, а большего от тебя и не требуется. Привет, Фаланд! — вдруг улыбнулся он, глядя куда-то мимо меня.

Я обернулась и радостно воскликнула:

— Дядя Мефодий!

Потому что в дверях, глядя на меня, стоял давнишний папин приятель.

Как они с папой познакомились — это долгая история. Собственно, я ее не очень-то и помню. Кстати, сколько мне лет тогда было? Кажется, семь. Ну да, все правильно, я еще той осенью в школу пошла.

В общем, моим родителям дали, наконец, квартиру. Но только мы собрались в нее переезжать, как объявилась еще одна семья, и тоже с ордером. На ту же самую жилплощадь. Короче говоря, дело дошло до суда. И неизвестно еще, чем бы оно кончилось, если бы маме с папой не пришла в голову счастливая мысль: обратиться к адвокату.

Дело сразу же приняло совсем другой оборот. Шумному скандалисту, «качавшему права», теперь противостоял грамотный профессионал. И тут же начала вырисовываться настолько неприглядная картина, что нашего злосчастного ответчика в конце концов взяли под стражу прямо в зале суда. Ордер-то он, как выяснилось, за взятку получил… А дядя Мефодий, тот самый адвокат, стал одним из лучших папиных друзей.

Вот он-то сейчас и стоял в дверях.

— Здравствуй, Алиса… Я так и думал, что это ты.

— А вы, дядя Мефодий, тоже сюда… прошли?

— Что значит «прошел»? Я вообще-то сюда не «прохожу», я сюда возвращаюсь.

— Вы… отсюда? Из Мидгарда? Дядя Мефодий!

— Ну да, отсюда. Только Мефодий я в Верланде, а здесь мое имя — Фаланд.

Что-то смутно знакомое почудилось мне в этом имени, но я промолчала.

— Собственно, я вот по какому делу, — дядя Мефодий обернулся к Тилису. — Ее очень хотел видеть Мерлин.

— Да мы уже закончили.

— Ну и хорошо. Пойдем, Алиса. Привет, Тилис.

Знаменитый Мерлин оказался симпатичным старичком небольшого роста, седым, как лунь, но с необыкновенно живыми зелеными глазами, придававшими ему неуловимое сходство с Тилисом.

Его интересовали решительно все подробности моей вылазки в Иффарин — и почему мне вдруг захотелось исследовать именно Запретную Башню, и что я слышала и видела, сидя в замке, и как мы с Артуром скакали обратно, и с каким звуком в железный мост за нашими спинами ударила молния… А его зеленые глаза, казалось, проницали мою память до самых глубоких ее тайников.

— Похоже, здесь схлестнулись такие силы, о которых у вас в Верланде не имеют ни малейшего понятия, — сказал он наконец. — И хотя алхимики, астрологи и маги древности немало говорили о них, но глас их и тогда уже был подобен гласу вопиющего в пустыне! Ведь это же смешно — у вас, в Верланде, считается верхом экстравагантности говорить, что «и у них есть немало разумного»! Как будто суть постижима разумом!

— У них везде так, — подал голос дядя Мефодий, или, вернее, Фаланд. — Кто хочет познать или описать что-либо живое, старается сперва изгнать из него дух, а потом расчленить на части и подержать их в руках[1]. Это у них называется аналитическим методом исследования.

Мерлин весело рассмеялся.

— Это бы еще полбеды, если бы они делали только это, — сказал он. — Хуже другое. Они же только и делают, что переисполняют свой мир на свой дурацкий вкус. Ну, да ты же видел их