Он вернулся в спальню и начал искать чистую одежду и обувь. Он точно знал, куда ему нужно идти.

* * *

Джулиан бежал по пустым улицам Идриса. Теплый летний дождь намочил волосы на лбу, пропитал рубашку и куртку.

Его сердце колотилось: он уже скучал по Эмме, сожалел, что оставил ее.

И все же он не могу остановиться, как будто мог убежать от боли смерти Ливви. Было почти удивительно, что он мог скорбеть о своей сестре и любить Эмму одновременно, чувствовать и то, и другое, не умаляя ничего: Ливви тоже любила Эмму.

Он мог себе представить, как Ливви была бы взволнована, узнав, что они с Эммой вместе; если бы они собирались пожениться, Ливви была бы в восторге от идеи помочь спланировать свадьбу. Эта мысль была как удар ножом в живот, поворотом лезвия в его кишках.

Дождь хлестал по каналам, превращая мир в туман и воду. Дом Инквизитора вырисовывался из тумана, как тень, и Джулиан побежал вверх по ступенькам с такой скоростью, что чуть не врезался в парадную дверь. Он постучал, и Магнус открыл ее, выглядя измученным и необычайно бледным. Он был одет в черную футболку и джинсы с синим шелковым халатом. На его руках не было обычных колец.

Когда он увидел Джулиана, то слегка поник у дверного проема. Он не двигался и не говорил, просто смотрел, как будто смотрел не на Джулиана, а на что-то или кого-то еще.

— Магнус, — встревоженно сказал Джулиан. Он вспомнил, что Магнус не здоров. Он почти забыл. Магнус всегда казался одним и тем же: вечным, неизменным, неуязвимым. — Я…

— Я здесь по собственному желанию, — сказал Магнус, тихим и далеким голосом. — Мне нужна твоя помощь. Нет абсолютно никого другого, кого я мог бы попросить об этом.

— Это не то, что я… — Джулиан убрал мокрые волосы с глаз, и голос его затих в понимании. — Ты кого-то вспоминаешь.

Магнус, казалось, немного встряхнулся, как собака, выходящая из моря.

— Другая ночь, другой мальчик с голубыми глазами. Дождливая погода в Лондоне, но когда было что-нибудь другое?

Джулиан не давил на него.

— Ты прав. Мне действительно нужна твоя помощь. И я больше никого не могу попросить об этом.

Магнус вздохнул.

— Тогда заходи. Но тихо. Все спят, и это достижение, учитывая все, что произошло.

«Конечно», — подумал Джулиан, следуя за Магнусом в центральную гостиную. Это тоже дом скорби.

Интерьер дома был грандиозный по своим масштабам, с высокими потолками и мебелью, которая выглядела тяжелой и дорогой. Роберт, казалось, мало что добавил в плане индивидуальности и декора. На стенах не было семейных картин, а кроме родовых пейзажей, почти не было картин.

— Я давно не видел Алека плачущим, — сказал Магнус, опускаясь на диван и глядя куда-то в даль. Джулиан стоял на месте, вода капала с него на ковер.

— Или Изабель. Я понимаю, на что это похоже — иметь отца-ублюдка. Он по-

прежнему ублюдок. И он любил их и пытался исправить это. Что больше, чем ты можешь сказать о моем. — Он бросил взгляд на Джулиана. — Я надеюсь, ты не возражаешь, если я не использую на тебе заклинание сушки. Я пытаюсь сохранить энергию. Там есть одеяло, на этом стуле.

Джулиан проигнорировал одеяло и стул.

— Я не должен быть здесь, — сказал он.

Взгляд Магнуса упал на окровавленную ткань, повязанную вокруг запястья Джулиана. Выражение его лица смягчилось.

— Все в порядке, — сказал он. — Впервые за долгое время я чувствую отчаяние. Это заставляет меня набрасываться. Мой Алек потерял своего отца, а Конклав потерял достойного Инквизитора. Но ты, ты потерял надежду на спасение. Не думай, что я не понимаю это.

— Моя руна начала гореть, — сказал Джулиан. — Сегодня ночью. Как будто она нарисована на моей коже огнем.

Магнус нагнулся и устало потер лицо. Линии боли и усталости были вытравлены рядом с его ртом. Его глаза выглядели опухшими.

— Хотел бы я знать об этом больше, — сказал он. — Какое разрушение это принесет тебе, Эмме. Другим. — Он сделал паузу. — Я должен быть добрее к вам. Ты потерял ребенка.

— Я думал, что это сотрет все остальное, — сказал Джулиан, его голос задрожал. — Я думал, что в моем сердце не будет ничего, кроме агонии, но там есть место для меня, боящегося за Тая и паникующего из-за Дрю, и есть место для большего количества ненависти, чем я когда-либо думал, что кто-либо может почувствовать. — Боль в руне парабатай вспыхнула, и он почувствовал, что его ноги не держат его.

Он пошатнулся и опустился на колени перед Магнусом. Магнус не удивился, что он стоит на коленях. Он только смотрел на Джулиана с тихим терпением, как священник, слушающий исповедь.

— Что больнее, — спросил Магнус, — любовь или ненависть?

— Я не знаю, — ответил Джулиан. Он сунул мокрые пальцы в ковер по обе стороны от коленей. Ему казалось, что он с трудом переводит дыхание. — Я все еще люблю Эмму, больше, чем когда-либо думал, что такое возможно. Я люблю ее все больше с каждым днем и больше с каждым разом, когда пытаюсь остановиться. Я люблю ее, как будто меня разрывают пополам. И я хочу перерезать горло каждому в Когорте.

— Необычная любовная речь, — сказал Магнус, наклонившись вперед. — Как насчет Аннабель?

— Я тоже ее ненавижу, — сказал Джулиан, без эмоций. — Во мне достаточно места, чтобы ненавидеть их всех.

Кошачьи глаза Магнуса сверкнули.

— Не думай, что я не знаю, что ты чувствуешь, — проговорил он. — И я могу кое-что сделать. Это поможет на время. Неприятная вещь. И я бы не сиал соглашаться с легкостью.

— Пожалуйста. — Стоя на коленях перед колдуном, Джулиан поднял глаза; он никогда в жизни ни о чем не просил, но ему было все равно, просил ли он сейчас. — Я знаю, что ты болен, я знаю, что даже не должен просить, но я больше ничего не могу сделать, и мне некуда пойти.

Магнус вздохнул.

— Могут быть последствия. Ты когда-нибудь слышал выражение «сон разума рождает чудовищ»?

— Да, — ответил Джулиан. — Но я все равно стану чудовищем.

Магнус встал. На мгновение он, казалось, возвышался над Джулианом, фигура такая же высокая и темная, как мрачный жнец в детском кошмаре.

— Пожалуйста, — снова сказал Джулиан. — Мне больше нечего терять.

— Да, ты прав, — сказал Магнус. Он поднял левую руку и вопросительно посмотрел на нее. Кобальтовые искры загорелись на кончиках каждого пальца. — О, да.

Комната осветилась синим огнем, и Джулиан закрыл глаза.

Вечный покой

Похороны были назначены на полдень, но Эмме не спалось. Она ворочалась, металась уже с трех или четырех часов утра. Ее глаза были сухими и зудели, а руки дрожали, когда она расчесывала волосы и собирала их в аккуратный пучок на затылке.