Галантный француз изобразил в сторону Шурки легкий поклон, и с улыбкой указал на нее своему товарищу. Тот обернулся и на мгновение застыл в нерешительности. Затем сбросил маску, и девочка с удивлением узнала свою мать.

— Что ты здесь делаешь, Мария? — строго спросила она, пытаясь одновременно выровнять дыхание.

— Очевидно, учит псалмы, — не удержался от остроты учитель французского. — Я слышал, как здешний кюре неодобрительно отзывался о стараниях мадемуазель.

Прогульщице ничего не оставалось, как повиниться во всех грехах и смиренно просить прощения. Матушка, судя по всему, не имела ни малейшей склонности спустить подобную леность, но неожиданно за свою ученицу вступился мсье Бопре.

— Простите мою вольность, мадемуазель, но вы, право же, чрезмерно строги к своей девочке. Она и без того образованна куда лучше большинства своих сверстниц, а если и не преуспевает в какой-либо науке, то лишь по малолетству.

— Боюсь, что не смогу согласиться с вашей снисходительностью, — возразила ему Марта.

— Но, скажите мне ради всего святого, зачем мадемуазель столько знаний в самых разных областях? Уж не хотите ли вы, в самом деле, вырастить из нее профессора для Сорбонны! Воля ваша, но умение танцевать или шить для хорошенькой девушки куда важнее, чем способность разбираться в теологических выкладках и тонкостях геральдики.

— Увы, мсье, с шитьем и танцами у нее тоже не все хорошо!

— Бог мой, да ей же всего девятый год, — засмеялся француз. — Вот увидите, через пять-семь лет, она станет прелестнейшей из здешних девиц и у нее появится и необходимая грация, и легкость шага. Дайте только срок!

— Вы думаете?

— Я знаю, ведь предо мной её мать!

Услышав эти слова, Шурка насторожилась. Похоже, что её преподаватель распушил перышки и пытается сразить одну из своих учениц галантностью. Девочке на его комплименты было фиолетово, но вот Марта, похоже, не часто слышала их в последнее время. Лицо её мило порозовело, на губах появилась улыбка, а на щеках ямочки. С одной стороны, её можно понять. Папаша пропал еще до рождения маленькой Марии Агнессы, а при дворе его матери хочешь не хочешь, будешь соблюдать нравственность. И то, что ей приятно мужское внимание, вполне естественно. Но ведь есть и другая сторона. Француз, хоть и утверждает, что покинул родину из-за религиозных преследований, на самом деле тот еще прохиндей. Вон как глаза зыркают, всех служанок ими перетрахал, и не только, кстати, глазами! Денег у него нет, и не предвидится, а жить любит на широкую ногу. Камзол штопаный, но с золотым шитьем. Нет, такой хоккей нам не нужен!

— Мамочка, а может ты и меня научишь фехтованию? — заискивающе спросила девочка и посмотрела на мать умоляющими глазами.

— О, мадемуазель нужно еще подрасти! — развязно воскликнул Бопре, но младшая ученица его подчеркнуто проигнорировала.

— Хорошо, — кивнула мать. — Но только если ты будешь усердна и в других науках!

— Хорошо, мамочка, обещаю! — сложила губки бантиком Шурка.

К сожалению, у Марты не было возможности уделять дочке слишком много внимания. Обязанности камеристки отнимали большую часть её времени, да к тому же она вела всю переписку своей госпожи. Хотя здоровье герцогини оставляло желать лучшего, разум её был ясен и тверд. Она всегда была в курсе последних событий, а глубокий аналитический ум позволял ей многие из них предугадывать. Её муж, герцог Август, знал это и относился к суждениям своей высокородной супруги с полным доверием.

В последнее время её особенно привлекали события в Чехии. После того, как представители чешских сословий выкинули из окна Пражского града королевских чиновников, ситуация там все более накалялась. Император Матвей был уже совсем дряхл и предпочитал бездействовать, а его преемник Фердинанд пока еще не накопил достаточно сил для наступления на протестантов. С другой стороны, чешские протестанты тоже не горели желанием развязать межрелигиозную войну и надеялись решить все разногласия с Габсбургами в ходе переговоров. Мир, казавшийся таким незыблемым, висел на тоненькой ниточке, готовой оборваться в любую минуту.

В тот день герцогиня почувствовала себя лучше и захотела выйти в сад. Присев на свою любимую скамеечку, она с легкой грустью посмотрела на сопровождающую её Марту и тихонько спросила:

— Трудно тебе, наверное, со мной?

— Вовсе нет, Ваше Высочество!

— Не лги мне. Это я разлучила вас с Иоганном, я увезла тебя подальше от него, я…

— Я не лгу… матушка.

— Ты раньше никогда не называла меня так.

— Я знаю свое место и никогда не претендовала на что-то иное. Но ведь именно вы приняли меня в своем доме и заменили мне родителей. Даже они не сделали бы для меня больше.

— Это самое малое, что я могла для тебя сделать. Однако время идет, я старею и тебе необходимо подумать о будущем, ведь я скоро умру.

— Не говорите так.

— Не успокаивай меня, моя девочка. Смерть — такая же естественная вещь, как и рождение, и я готова уйти. Хочу лишь не оставлять незаконченных дел. Скажи мне, отчего ты не захотела больше выходить замуж?

— Зачем? Репутацию мне бы это не вернуло, а вот дочери могло повредить. Кроме того…

— Ты до сих пор его любишь?

— Что?!

— Бедная девочка, влюбившаяся в заезжего принца, да так и не сумевшая забыть это чувство.

— Не просто в принца…

— Вот как?

— Да, Ваше Высочество. Когда я узнала вашего сына получше, я полюбила его еще больше. О, он оказался совсем не тем блестящим аристократом, поразившим воображение неопытной девушки, какой была я. Нет, он оказался смелым, ловким и хитрым парнем!

— Хитрым?

— Да. Не было ситуации, которую бы он не смог бы повернуть в свою пользу, ловушки, из какой не нашел бы выход. Я думаю, если бы Иоганну Альбрехту это понадобилось, он сумел бы обвести вокруг пальца любого менялу, победить в диспуте профессора риторики, и донага обобрать разбойника.

— Лестная характеристика, ничего не скажешь.

— Прошу прощения, но я говорю о том, что видела своими глазами. Он находил общий язык с аристократами, наемниками, уличными комедиантами…

— Даже так?

— Именно. И есть еще одна вещь, в которой я совершенно уверена.

— В какой же?

— Тот принц, в которого я влюбилась, забыл бы о своей любовнице и её ребенке на другой день, но тот человек, с которым я сбежала из родного дома, никогда бы так не поступил.

Герцогиня с удивлением взглянула на свою камеристку, но затем кивнула, будто соглашаясь с её словами. Затем, немного помолчав, спросила:

— Как чувствует себя моя внучка?

— С ней все хорошо, Ваше Высочество.

— Усердна ли она в науках?