– Это… – смущённо запинаясь, стал вспоминать Фёдор.

Но Александр тут же пришёл на помощь брату:

– Это означает по-гречески «единоборец». Коий один со многими бьётся и всех побеждает! Был Владимир Вячеславич воин великий и премудрый правитель. Земель русских хранитель и собиратель. Распри князей пресекал и ссориться им между собою не давал, мирил их. А ещё радел о церкви Русской православной и от врагов её оборонял. И отец наш, князь, и матушка наша – от рода его происходят.

– И потому мы – самые кровные Мономашичи! – радостно подхватил Фёдор.

– Ну! Как лихо! – обрадовался Фёдор Данилович. – Всё б так-то знали да помнили. Ладно, князья, покуда хватит. С дороги переоденьтесь, умойтесь. Умывальник – вон, в углу, у дверей. Да к столу не опаздывайте. Пропустите молитву перед едой, вот князь, отец ваш, и не благословит вас трапезничать!

– Не пропустим! – Фёдор схватился за свою сумку, старательно развязал её. – Вот сейчас рубашки чистые достанем…

Мальчик говорил, а сам украдкой оглядывался, убеждаясь, что их наставник ушёл.

Потом приткнул сумку на скамью и подмигнул брату:

– Пошли, Сашко, терем смотреть! Сам знаешь: трапезу покуда ещё соберут…

Тихонько пересмеиваясь и перешёптываясь, мальчики выбежали из покоя, старясь не шуметь, миновали покои своего отца, прошли оружейную комнату, с величайшим интересом осматривая, трогая, пробуя пальцем на остроту развешанное и расставленное повсюду оружие. Здесь его было много больше, чем в их покое.

Дверь из оружейной вела на галерею, опоясывающую второй этаж терема. Выйдя туда, мальчики невольно глубже вздохнули: в лицо им повеял прохладный ветер с Волхова.

– Саш! Гляди: красиво-то как!

Терем стоял высоко, и с его галереи открывался широкий простор, заросший деревьями и кустарником берег, а за ним – широкая гладь реки. По реке в оба направления скользили ладьи и лодки. Виден был и Великий мост, и можно было рассмотреть, как по нему движутся подводы, едут верховые. Издали торжественно сверкали купола прекрасной Софии Новгородской.

– И то красиво! – прошептал Александр. – Будто сам Господь всё выстроил.

– А кто ж? – тоже почему-то шёпотом отозвался Фёдор. – Всё красивое Господом сделано.

– Но люди ж строят! – возразил Александр.

Сзади неслышными шагами подошла к сыновьям княгиня Феодосия. Положила руки на их плечи. Мальчики подняли головы. Лицо женщины, освещённое солнцем, обрамлённое тонкой тканью головного платка, было необычайно красиво.

Княгиня слышала разговор сыновей и ответила Александру вместо Фёдора:

– Люди, Саша, только кирпичи кладут, доски пилят да стругают. И если строят по Божьему замыслу, то красота выходит. А если от того замысла отступают, то уродуют мир. Так всегда было.

Мальчики молчали, продолжая смотреть на реку. Вода Волхова всё так же сверкала бликами солнца. И за нею в солнечных лучах светился, будто бы летел сквозь море света, невиданный храм.

Глава 4

Вече

Непросто давалось князю Ярославу его новое княжение в Новгороде. Своенравие и упрямство новгородцев уже не просто раздражали его, но выводили из терпения. Их упрямая влюблённость в какую-то там свою волю, в возможность самим определять, как жить и кем управляться, порой вызывала сомнение в здравом уме этих, вроде бы неглупых, в большинстве своём опытных людей. Они искренне верили, что могут, придя на это самое вече, решать совместно судьбу города. И словно бы не видели, кто из раза в раз получал на помосте право голоса. Выступать на вече, как правило, да практически всегда, удавалось тем, у кого были деньги. И чем больше их оказывалось в мошне очередного радетеля за новгородскую вольность, тем чаще он получал право высказаться и тем дольше мог говорить.

Это все видели. Это все знали. И принимали как должное…

Однажды, зимой, через три года после приезда княжеской семьи в Новгород, чаша терпения Ярослава переполнилась.

В тот раз ему самому понадобилось собрать народ на вече. Без этого он не мог устроить нескольких важных для судьбы города дел.

И вот, как бывало здесь часто, широкая площадь наполнилась народом. Новгородское вече, по своему обыкновению, шумело и рокотало. На возвышении толклись бояре, ожесточённо споря, и в гуле множества голосов невозможно было разобрать связной речи. Расталкивая их, на помост пробились несколько человек дружинников и встали (насколько им удалось) в два ряда, освобождая проход. Их толкали, нарушая твёрдость рядов, однако крепкие мужчины не сходили с места.

Снизу, из гудящей и тоже отчаянно толкающейся толпы, послышались отдельные выкрики:

– Ишь, князь, уж без дружины и на вече не выходит.

– Чего боится али как?

– Княже, покажись! Хоть сам скажи, почто вече созывал!

Пройдя сквозь ряды воинов, на помосте появился князь Ярослав Всеволодович. Оттолкнул кого-то из особо шумных бояр, подошёл к краю помоста. Солнце, пробившееся сквозь холодные зимние тучи, заиграло огнём в петлях его кольчуги. Шлем он держал в руке.

Толпа не утихала. Сверху князю было видно, как вокруг мелькает множество разных лиц, как люди всё теснее подступают к помосту.

Ярослав поднял руку. Стало немного тише, хотя стихнуть совсем гомон толпы уже не мог.

Перекрывая его своим могучим голосом, Ярослав воскликнул:

– Здравы будьте, господа новгородцы! Почто я вас созвал, вы все знаете! Собираюсь град Ригу воевать, тамошних рыцарей крестовых от походов на города русские отучить.

– А почто под Новгородом ныне твои рати переславские?! – выкрикнул, стоя вблизи князя, на том же помосте, какой-то боярин. – Для чего нам чужие ратники?!

– И чего ради мы их на прокорм брать должны?! – подхватил пожилой купец, уже из толпы с площади.

Толпа вновь зашумела сильнее, и снова князь мощным своим голосом подавил этот шум:

– Дружина моя мала, мне с ней с одною крестоносцев не одолеть! А три дни назад пришла мне грамота из Пскова. Псковитяне союз с Ригой заключили. Даже своих заложников послали туда, чтоб в их верности крестоносцы не сомневались! Я гонцов во Псков отрядил – просил своих не предавать, от псов иноземных откреститься да со мной вместе на Ригу воинов послать. Отказались, отступники двуязыкие!

Толпа заревела. Ярослав Всеволодович смотрел на бушующее перед ним людское море и уже не решался догадаться, чего в рёве толпы больше: возмущения предательством псковитян или негодования, что из-за какой-то там Риги и отдалённой пока что угрозы, исходящей от каких-то рыцарей, им здесь придётся содержать на постое большую княжескую дружину. Но нужно было продолжать говорить, и Ярослав заговорил вновь:

– Посему я прошу вас, господа новгородцы, собрать свою дружину, чтобы к моей дружине и рати переславской присовокупить да всем вместе на град Ригу выступить. И медлить в сём деле мы не можем,