Что касается Антона, то он немного нервничал при мысли, что ему, возможно, придется в одиночку опрашивать свидетелей. Антон был человеком действия, и в этом отношении его можно было просить о любой услуге, но всякий раз, когда требовалось просто наладить словесный контакт и узнать необходимую информацию, он терялся. Он был маленький, щуплый, отчаянно курносый, и хотя внешне Завалинка храбрился и с задором поглядывал на окружающих из-под козырька своей кепки, его не оставляло ощущение, что его не принимают всерьез. Кроме того, ему предстояло иметь дело с артистами, а эту среду он не знал, боялся наделать ошибок и подвести товарищей. Про себя Антон решил, что будет тенью следовать за Казачинским и ни в коем случае не станет сам заниматься опросом жильцов.

О трехэтажном доме за Большим театром можно было, как о женщине, сказать, что он сохранил следы былой красоты, но этими следами его привлекательность и ограничивалась. Лестницы были высокие и грязные, откуда-то воняло пригоревшей картошкой, в одной из комнат коммуналки кто-то распевался, из другой доносились звуки рояля. Взъерошенный мужчина в штанах на подтяжках, который открыл операм дверь, не снисходя до приветствий, безнадежным тоном промолвил:

— Свадьба не здесь, а наверху! На третьем этаже!

— Мы из угрозыска, — объявил Казачинский, предъявляя удостоверение. — Владимир Туманов дома?

— Володя… — Мужчина явно растерялся. — А что он натворил?

— А что, должен был что-то натворить? — пожал плечами Казачинский. — Его приятель куда-то исчез, мы выясняем куда.

— А! — с облегчением выдохнул мужчина. — Простите, тут такой суматошный день… И еще эта свадьба. Почему-то к нам все ломятся и ломятся… Я Виктор Туманов, — с опозданием представился он, — отец Володи.

Представиться-то представился, но руку не протянул.

— Так ваш сын дома? — не утерпел Антон, которому старший Туманов с ходу не понравился.

— Нет его, — сокрушенно ответил отец. — Он в театре.

— Так мы его подождем. — И Юра решительно вошел, оттеснив Туманова от двери.

— Он только часа через два может вернуться, — забормотал Туманов. — Или через три…

— Не страшно. — Юра ослепительно улыбнулся, и Антон машинально отметил про себя, что Туманов при виде этой улыбки сделался еще напряженнее, чем был. — Скажите, вы хорошо знали Павла Виноградова?

— Павлика? Ну, знал, — как-то неопределенно ответил Туманов и стал правой рукой чесать затылок с левой стороны, но тотчас спохватился и принялся приглаживать волосы.

На вид этому невысокому брюнету с усами щеткой и мешками под глазами было лет сорок пять. Брюки казались ему велики на два размера, и выглядел он в них немного комично.

— Его мать очень беспокоится, — сообщил Казачинский, дружелюбно глядя на собеседника. — Места себе не находит. Да и как-то странно — третий день от него нет вестей. Я вот думаю — может, у него любовь случилась? Дело молодое…

Виктор Туманов забормотал, что он не думает… и вообще, насколько он знал Павлика… хотя, с другой стороны…

— Вы человек взрослый, опытный, мне очень важно знать ваше мнение, — объявил Казачинский. — Давайте поговорим у вас в комнате, не в коридоре же стоять… Антон! Ты пока побеседуй с другими жильцами, может, они что вспомнят…

Антон затосковал. Телефон, висящий на стене, разразился хриплым треском. С двух концов коммуналки к нему одновременно рванулись пышнотелая гражданка лет сорока пяти и легконогая нимфа двадцати с небольшим. Силы были неравны, и пышнотелая посрамила нимфу, добравшись до аппарата первой.

— Алло! Вася, это ты? Вася!

— Не занимайте телефон надолго, — прошипела нимфа, страдая от своего унижения.

Пышнотелая махнула на нее рукой, толщины которой другому человеку хватило бы на ногу, и затараторила в трубку высоким голосом:

— Как доехал? Чемоданы не потерял? А кашне? Вася, я умоляю! Стоит приоткрыть окно, и у тебя начинается бронхит! Не забудь про кашне! Только воспаления легких тебе не хватало…

Казачинский подмигнул нимфе и удалился вместе с Тумановым, а Антон подумал, что надо бы обойти комнаты, но почему-то оказался на пустой кухне, где стояли простые дощатые столы и разнокалиберные стулья. Пересчитав последние, Завалинка убедился, что в квартире проживает никак не меньше двадцати шести человек, и покрылся холодным потом.

А ведь есть еще и другие квартиры, и на верхнем этаже шумит свадьба, и…

Из-под стола вылез белый кот. Один глаз у него был голубой, а другой — зеленый. Кот выжидательно уставился на Антона.

— Паспорт есть? — спросил тот.

Кот повел себя как беспаспортный, то есть сделал вид, что ничего не слышал, и стал тереться о ноги молодого человека, одновременно гипнотизируя его взором разноцветных глаз. В кухню заглянула молодая гражданка в домашнем платье с отчаянным декольте и осветленными пергидролем волосами, уложенными модной волной. Когда незнакомка вернулась в коридор, до Антона долетел ее веселый голос:

— У нас на кухне свободный мужик! Девки, налетай! Лови его, пока не сбежал!

Тут молодому сыщику и вовсе захотелось провалиться сквозь землю, но он пересилил себя, взял кота на руки и отправился знакомиться с жильцами. Следует отдать коту должное: он на все сто отыграл роль предлога для беседы. В каждой комнате Антону объясняли, что кот принадлежит колоратурному сопрано с третьего этажа и давно стал в доме притчей во языцех, потому что каким-то образом ухитрялся проникать на любую кухню нижних этажей и неизменно уничтожал все, что там плохо лежало. Из-за таких сверхъестественных способностей живший в доме бас Облаков пустил о коте слух, что тот умеет просачиваться сквозь стены и что вообще с ним надо держать ухо востро. Среди последних подвигов проходящего сквозь стены кота числилось истребление двухкилограммового осетра, которого готовила домработница балерины Фальбуш, а также исчезновение студня тенора Кипарисова, причем студень пропал вместе с кастрюлей, которая так и не была найдена.

— Душенька, — сердился тенор на супругу, которая поведала гостю об этом прискорбном случае, — неужели ты думаешь, что я способен верить, будто во всем виноват кот? Конечно, тут постарался кто-то из гостей…

— Николенька, я тебя умоляю!

— И вовсе не наших гостей, — упорствовал тенор, — а вот эти вот… писатели, которые постоянно шастают к Синицыной! И журналисты тоже…

Из дальнейших расспросов выяснилось, что Синицына была та самая озорная барышня с декольте, которая призывала ловить Антона, пока он не сбежал.

— Николенька, но писатели — приличные люди…

— Некоторые, душенька, однако же не все! Помнишь, Фальбуш жаловалась, как у нее какой-то писатель взял прижизненное издание Чехова, да так и не вернул? Тоже из гостей Синицыной был, между прочим!

— А вы помните Павла Виноградова? — быстро вмешался Антон. — Того, который в кордебалете танцевал? Он сюда приходил в гости к своему приятелю…