Евнух скорбно покачал безбородой головой в круглой шапочке и принялся будить Лаодику. Это удалось ему не сразу.

Наконец царица открыла глаза и села на постели. На ее опухшем заспанном лице темнели пятна размазанной сурьмы. Растрепанные волосы топорщились на голове. Она угрюмо взглянула на евнуха и немного сиплым голосом промолвила:

— Не тебе судить меня, Гистан. Я знаю, что порочна и легкомысленна. Когда-то соблазнила младшего сына, теперь вот старшего…

Лаодика тяжело вздохнула, подавив зевок тыльной стороной ладони.

— Я распорядился приготовить тебе горячую ванну, госпожа, — негромко сказал Гистан, глядя в пол.

— Благодарю, — сказала Лаодика. Она встала и завернулась в простыню.

Гистан поднял с пола платье царицы, ее сандалии, золотые украшения. Он отошел к двери и там ждал Лаодику.

Перед тем как покинуть спальню, царица задержалась над спящим сыном.

— Завидую той женщине, что будет его женой, — промолвила она и накрыла Митридата одеялом.

Гистан удивленно посмотрел на прошедшую мимо него Лаодику с простыней на плечах, вышел за ней следом и прикрыл за собой дверь. Лаодика сразу направилась в купальню.

Гистан, отдав ее вещи служанкам, отправился в трапезную на мужской половине дворца. Наступило время завтрака.

За столом с главным евнухом, как всегда, сидели Мнаситей и Дионисий.

— Как спалось, Гистан? — спросил секретарь, заметив у того сердитое выражение лица.

— Какой тут сон, когда Митридат во дворце, — посетовал Гистан. Его сотрапезники сразу догадались, что евнух имеет в виду старшего сына Лаодики.

— Надеюсь, царица поладила с Митридатом? — поинтересовался Мнаситей.

— О да! — ядовито усмехнулся Гистан. — Мать и сын достигли полнейшего единения, клянусь Гелиосом!

Митридат, пробудившись, сначала не мог понять, где он находится и почему у него такая тяжелая голова. Постепенно события прошедшего дня восстановились у него в памяти: как его везли связанного по вечерним улицам Синопы, потом вели по переходам дворца, заковали в цепи… Вспомнилась мать, беседа с ней за столом. Попутно в голове Митридата промелькнули смутные образы евнухов и служанок, приготовлявших ему ванну и прислуживавших за ужином. Он еще так много пил вина, такого сладкого и бодрящего!

Эта столь непривычная тупая боль в коленях и с внутренней стороны бедер, эта усталость в мышцах говорили только об одном — всю ночь с ним была женщина. Он пытался вспомнить ее лицо, что она говорила, как ее зовут. Но перед его мысленным взором все время возникала лишь одна женщина — царица Лаодика, его мать. Причем она вспоминалась Митридату и в одежде, и без нее!

«Неужели я провел ночь с собственной матерью?! — пришел в ужас Митридат. — Этого не может быть! Я помню, что за ней приходил евнух и мы расстались у дверей в спальню. Мы еще так упоительно поцеловались при расставании. Потом я лег и сразу заснул».

Митридат мучительно копался в мыслях, ища ответа на столь чудовищный вопрос.

Вдруг на него снизошло озарение. И сразу стало легче дышать. Ему же снился сон! Таких снов у него раньше не бывало. Во сне он обладал красивой женщиной, удивительно похожей на его мать. Ему еще так не хотелось просыпаться!

Но оглядев постель, Митридат сразу понял: то сладостное обладание происходило не во сне, а наяву. Прямо под собой Митридат обнаружил женский браслет, украшенный головой медузы Горгоны, такой он видел на руке у царицы Лаодики! И это рассыпавшееся ожерелье из бериллов было у нее на груди! Сладостный сон превратился в ужасную явь!

Митридат решил, что ночью мать пришла зачем-то к нему. Он же спьяну набросился на нее и обесчестил. Царица не стала звать на помощь, не желая выставлять в дурном свете своего недавно обретенного сына. Когда Митридат уснул, она тихонько встала и ушла в свою спальню, случайно оставив на ложе браслет и ожерелье.

У Митридата стало так гадко на душе, что будь у него под рукой меч, он без раздумий покончил бы с собой. Не зная, как посмотреть матери в глаза после всего случившегося, какими словами оправдать свой дикий поступок, Митридат терзался, не смея носа высунуть из спальни.

Солнце было уже высоко, когда евнух Гистан зашел за ним, приглашая на трапезу с царицей Лаодикой.

— Но сначала, полагаю, тебе не мешало бы ополоснуться, друг мой, — заметил евнух и как-то странно посмотрел на Митридата.

Митридат не стал возражать, найдя в этом пусть недолгую, но отсрочку. Так осужденный на казнь благодарит богов и людей за день и час, продлевающий ему жизнь.

Омывшись теплой водой и надев свежий хитон, пахнущий мирром, Митридат вступил в небольшой зал, где он уже угощался накануне поздно вечером.

Царица Лаодика блистала какой-то удивительной роковой красотой. Тени, искусно нанесенные у глаз, делали томным и завораживающим ее взгляд. На лбу и висках переливались блестящие блестки. Кожа на лице отливала матовой белизной, в ушах покачивались золотые серьги с рубинами. Волосы царицы покрывала тончайшая вуаль, наброшенная поверх диадемы.

На ней был просторный гиматий, достаточно прозрачный, позволяющий нескромному взгляду узреть все прелести этой красивой женщины.

Митридат, залившись краской стыда, отвесил матери низкий поклон. Ему казалось, что рабы и евнухи, стоящие вокруг, взирают на него с презрением и любопытством.

Лаодика ласково приветствовала сына и, подозвав к себе, запечатлела у него на лбу нежный поцелуй. Затем усадила Митридата рядом с собой.

— Как тебе спалось, мой милый? — расспрашивала она. — Что снилось?

Ее глаза, такие большие и жгучие, поглядывали сбоку на Митридата. Когда же ее рука, унизанная перстнями, слегка поправила нечесаные космы юноши, он вздрогнул и так и не осмелился поднести ко рту взятое с подноса яблоко.

— Что с тобой? — понизив голос, спросила царица. — Ты не болен?

— Н-нет, — с усилием выдавил из себя Митридат, не смея взглянуть на мать, сидевшую так близко от него и источавшую тончайший аромат восточных притираний.

— Ты не ответил на мой вопрос: тебе снилось что-нибудь? — напомнила царица.

Митридату стало трудно дышать, уши и лицо у него полыхали огнем. Так и есть, он надругался над матерью — над этой самой красивой женщиной на свете! — и она хочет теперь допытаться у него, помнит ли он, ее сын, что вытворял с ней на ложе прошлой ночью. А может, она желает облегчить терзания Митридата, выдав его пьяную выходку за сон?

— Отвечай же, не бойся, — шепнула Лаодика, слегка встряхнув сына за руку. — Ты не мог спать в эту ночь без сновидений! Уловив в голосе матери ободряющие нотки, Митридат решился.

— Мне стыдно говорить об этом, — пролепетал он, тиская в ладонях яблоко, так что из него брызгал липкий сок, — но я действительно видел совершенно дикий сон.