— Ага, муж… На одни русские экскурсии не прокормишься. Ходит всего один поезд: Москва — Таллинн, Таллинн — Москва, туда-сюда, туда-сюда, чу-чу-чу, — Витал запыхтел паровозиком, бегая по комнате.

— Отдай, а то обижусь.

— Если бы ты знала, сколько женщин обижены на меня.

Подскочив еще раз, Лариса выхватила сумку и стала собирать вещи.

— Это моя ручка или твоя?

— Моя ручка. И мой карандаш. Ларис, не уходи вот так, прошу. Хочу работать с тобой, пить кофе из одного стакана…

— Кофе пьют из чашки. Не будем пить из одного стакана не воду мы…

— Не поцелуемся мы утром рано.

— Вот именно — не поцелуемся. Не поругаемся мы утром рано! Букетик хотя бы мой?

— Давай поругаемся. Ты истеричка, Ларис, менталитет у тебя подростковый. Инфантильный менталитет.

— Сам дурак, — грустно сказала она. — Менталитет ему мой не нравится! Может, в сто раз получше твоего.

— Мне будет плоховато без тебя.

— Мне тоже.

— И поцеловать, пока еще утро?

— Обойдешься.

* * *

«Я была с ним груба, он этого не заслужил. Знакомы с юности, столько лет работали вместе, здорово, когда можно разговаривать, ходить пить кофе, обедать и работать. Романа не было, было состояние предвлюбленности, которое лучше, чем роман, поскольку может и не заканчиваться. Оно не способно никого обидеть, хотя в любой момент может начать развиваться, от единого прикосновения. Было все здорово и теперь закончилось, — оттого, что я плохо говорю по эстонски. У меня затвердели хрящи, он прав. Мне трудно меняться, и вот я сбежала, обидев единственного друга. Напоследок даже не заняла у Витала денег, а ведь собиралась».

Лариса смотрела в сторону работающего телевизора, переключала программы и жевала хлеб, запивая его пивом. Собака сидела рядом, следила за каждым её движением. Повинуясь гипнотическому импульсу, Лариса протягивала пекинесу шарики из хлеба. Мякиш прилипал к редким зубам пекинеса, он наклонял голову, стараясь жевать тщательно, показывая, что для него хлеб — тоже пища. Пива Ларисе не хотелось, а хотелось, чтобы зазвонил телефон. Виллик звонко тявкнул, напугав хозяйку, — просил еще. Можно позвонить Виталу, сказать что-нибудь ласковое, возможно, он даже обрадуется ее звонку. Но гораздо лучше, если Витал позвонит сам. Лариса отвернулась от телевизора, чтобы вымыть стакан, услышала текст рекламы: «Препарат эффективно устранит заболевания мочеполовой системы у женщин пожилого и среднего возраста». И она разревелась.

Тут же зазвонил телефон, это была Ольга.

— Я подумала насчет нашего дела.

— Какое еще дело, — шмыгнула носом Лариса.

— План с запиской, забыла что ли?

— Оля, мне не до чего, долг за квартиру. Дети шатаются неизвестно где, муж тоже.

— Проблемы надо решать по порядку. У меня есть заначка, могу одолжить на полгода. На подольше не смогу — хотела в Норвегию, знаешь, там фьорды… Безработные живут как депутаты нашего парламента! Когда придумаешь с работой, будешь отдавать по частям. Теперь главное, твой муж. Лариса! Просмотрела я том Ахматовой, и с трудом, но нашла подходящие слова. Перепишу красивым почерком, надушу, и мы подбросим. У меня есть японские духи, у Мартина как с обонянием?

Лариса всхлипнула:

— Откуда я знаю… у нас все поменялось: осязание, обоняние, зрение тоже сильно просело.

— Проверим зрение и все остальное. Подбросим записку и проследим за реакцией. Мне хочется посмотреть как он возродится! Не возражаешь, если я подъеду с запиской, когда Мартин будет дома?

— Оль, мой муж депрессивный, слегка, но не идиот. Ты приедешь, мы подбросим ему в коридоре записку, и будет считаться, что это послание от незнакомки?

— Значит, не получится… — Ольга загрустила.

— Лариса! Можно положить записку на переднее сиденье машины и убежать. Еще лучше будет, он подумает что женщина его страстно преследует. Неотступно… они это любят.

— Решит, что послание от дорожной полиции, штрафная квитанция. И все равно машину продали.

— Я перезвоню, — заключила Ольга.

Вернулся Мартин — тихо произнес слова приветствия в коридоре. Лариса вышла к нему, хотела попросить прощения за разбитую модель яхты. Взгляд мужа казался неживым, костюм был мокрым и местами грязным — похоже, Мартин перестал быть аккуратным как прежде, — вообще как узнать, каким он стал, ее муж?

— Ты откуда?

— Ходил.

Он не виноват, что не может ни на что решиться; злиться на него все равно что обижать собаку, — растроганно решила Лариса, наблюдая за бурной встречей мужа с пекинесом. Стоя посреди холла, Мартин медленно поворачивался и слегка наклонялся, как великан над любимым братом, которого фея превратила в мелкую собачонку. Пекинес прыгал и падал на бок, звучно ударяясь головой, коротко взвизгивал от боли, вскакивал и снова прыгал, счастливо поскуливая и чихая. Почему они друг с другом нежнее, чем со мной?

Зазвонил телефон.

— Придумала! Я придумала, Лариса! — Это была Ольга. — Завтра приду к вам, засуну записку в карман его плаща, и тогда получится, что он принес ее с улицы. Ты спросишь: «Посмотри, не надо ли отнести в химчистку твой плащ? Только проверь карманы, Мартин!». Поняла, Лариса? Поняла?! Текст хочешь послушать?

Муж от ужина отказался, ушел в свою комнату строить корабли. Спустя недолгое время вернулся Томас и молча устроился за обеденным столом, косясь в телевизор. Лариса хотела сказать сыну, что не так давно он был ее лучшим советчиком, напомнить, что с раннего детства удивлял ее мудростью и точностью суждений. Возможно, теперь он снова поможет ей. Лариса подыскивала достойные слова.

— Почему так поздно? — неожиданно для себя спросила она. Томас удивленно бросил взгляд на настенные часы.

— Репетировали.

— А что именно вы репетировали — можно поинтересоваться?

— Музыку.

— Почему ты мне никогда не рассказываешь — на чем играешь?

— Ма, на басу, — протянул он одной, тоже низкой, нотой.

— Почему же не на скрипке? Ты что, ее вообще больше в руки не возьмешь? И музыкальная школа — коту под хвост? — Еще не договорив, Лариса осознала, что сказала глупость, но это было сильнее ее, как обязательная реплика в прописанной роли. Томас отвернулся, едва заметно пожав плечами. Она не могла вспомнить, как раньше удавалось разговаривать, не пугая его материнскими штампами, надо снова и снова пытаться находить слова, — подбадривала она себя.

— Не спросишь, как у меня дела?

— Скажи.

— Я потеряла работу.

— Ищи новую. Газет и журналов полно. Ты хороший журналист.

— С русским?

— Ты и на эстонском можешь.