— Говори! Ну! — прикрикнула она на Богдана. — Чего опустил голову? Нашкодил и страшно признаться?!

— Я ничего такого… Я ничего не делал, милая. Все вышло само собой. И так гадко вышло! — Он уронил голову низко-низко, задышал судорожно, как если бы плакал. — Можно я начну с самого начала, а ты послушаешь?

— Да.

— И не станешь перебивать?

— Да.

— Я начинаю?

— Да.

Наверное, она просто замерзла, сидя на февральском холоде на деревянной скамье. Просто замерзла и поэтому не чувствовала себя.

— Несколько месяцев назад к нам в отдел пришла работать девушка, — медленно начал говорить Богдан. — Маша… Стрельцова. Неплохой работник. Старательный. Да и человеком поначалу казалась нормальным. Отзывчивым и порядочным.

— А оказалась кем?! — неожиданно прорвался сквозь плотно сжатый рот ее замерзший голос. — Обычной шлюхой, которая соблазнила тебя?!

— Ирин, ты обещала, что не станешь перебивать, — мягко упрекнул Богдан, сжал и разжал кулаки и тоже, как и она, сунул их в карманы. — Но ты права! Она оказалась обычной грязной девкой. К тому же шантажисткой. К тому же…

— Что? — Ее голос напоминал хруст снега под ногами.

— Она утверждает, что беременна от меня.

— О господи!

Вой ветра в струнах под потолком усилился. Они дребезжали и взвизгивали, тонкие металлические крючки, на которые цеплялись петли, собрались в кучку и отвратительно позванивали. И ей на какой-то миг захотелось, чтобы одна из этих струн сейчас лопнула и обвила ее шею. Сдавила ее горло так, чтобы она перестала дышать, чтобы перестала чувствовать, как ей сейчас больно.

— Прости! Прости меня, я даже… Я даже не уверен, что это мой ребенок, — неуверенно произнес человек, которого еще пару часов назад она считала своим женихом. — У нее еще кто-то есть, я это знаю точно. Я однажды видел, как он выходил от нее. Не узнал, но, кажется, это кто-то из своих.

— С чего ты решил? — зачем-то спросила она.

Разве это имеет какое-то значение? То, что у какой-то совершенно незнакомой девушки, с которой случился нечаянный роман у ее жениха, есть кто-то еще? Какой-то тайный поклонник? Ей-то об этом знать зачем?! Что это может изменить?!

— Я с чего решил? Так она мне иногда рассказывала такие вещи, о которых я с ней не говорил. И которые мог знать кто-то другой. Только я не могу никак вспомнить, кто именно? — быстро заговорил Богдан, вдохновленный ее вопросом. У него даже глаза загорелись странным болезненным азартом.

Видимо, решил, что ей интересно, подумала вяло Ирина. А ей совсем не интересно, ей по-прежнему очень, очень больно. И так будет все время, пока она будет его видеть. Надо прогнать его. И забыть. Надо уйти в дом, а не мерзнуть на ледяном февральском ветру. И не придумывать для себя страшную кончину в петле металлической струны.

— Уходи, Богдан, — перебила она его и осторожно поднялась на ноги, не уверенная, что они ее выдержат. — Уходи и никогда больше сюда не являйся. Я не хочу тебя больше видеть. Никогда!

— Ирина… Ирина, я прошу тебя! Давай поговорим! Пожалуйста! Давай поговорим!

Он вскочил на ноги, схватил ее за локти, потянул на себя. Она начала вырываться, и они едва не упали.

— Отпусти меня! Отпусти, я стану кричать! — зашипела она яростно и ударила его кулачком в лицо.

Прямо по губам — предательским и нежным. Прямо по глазам. Потом вцепилась в его волосы — с силой, чтобы ему было больно. Уткнулась лбом в его лоб. И зашептала, давясь слезами:

— Ты зачем? Зачем мне все это рассказал, Богдан? Хотел порвать со мной и не знал — как?

— Нет! Нет, милая! Я хотел, чтобы ты поняла меня и простила! Чтобы мы начали все с самого начала! Я не могу и не хочу тебе врать! — забормотал он торопливо, сбивчиво, задыхаясь.

— Ты уже… Уже это сделал! Ты врал мне все время. Врал… Уходи! Уходи, воспитывай своего ребенка и… Я не желаю тебя больше видеть! Никогда!

Кажется, он за нее цеплялся, что-то бормотал без конца и даже будто плакал. Она не помнила. Тяжелой старушечьей поступью она пошла обратно в дом, умоляя себя не упасть. Добралась до двери и не позволила ему войти.

— Это все, Богдан, — произнесла Ирина, не глядя на него. — Тебе не надо было мне об этом рассказывать.

— Я не мог! — Он крепко держал дверь за ручку, не давая ей возможности ее закрыть. — Эта дрянь начала меня шантажировать, Ирина! Она поклялась, что все расскажет тебе!

— Рассказал ты. И что поменялось?

Она наконец подняла на него глаза, все время рассматривать их обувь сделалось странно скучно.

Конечно, он переживал. И, наверное, ему было не все равно, что она сейчас уйдет насовсем. И, возможно, он жалел, что поступил с ней так подло. Сильно жалел. Но разве это могло что-то изменить?! Хоть что-то?!

— Ириша, милая. — Он вдруг начал опускаться на колени у порога, перед дверью, которую она пыталась закрыть. — Прости меня! Я не могу без тебя, понимаешь! Я так сильно люблю тебя! Ты снишься мне каждую ночь.

— Кажется, это уже было, — холодно и бесстрастно заявила Ирина.

Видеть его на коленях, сломленным, подавленным, ей неожиданно понравилось. И она даже не стала сопротивляться, когда он начал исступленно целовать ее руки. И даже решила дослушать его до конца.

— Понимаешь, вся эта ситуация, она… Она какая-то книжная! Какая-то надуманная! Я много думал… — заговорил Богдан, прижимая к своим щекам ее ладошки. — Это все было, словно по сценарию. Она вошла ко мне в доверие. Начала умело соблазнять. Потом заявила, что беременна. Шантаж… Будто кто-то водит ею! Меня не покидает мысль, что вся эта история кем-то отрепетирована и…

— Что ты несешь? Ты себя слышишь? Ну, просто «Американская трагедия», черт побери! Тогда тебе надо было все скрыть, а ее убить. Чтобы не искажать творение классика.

Ирина закатила глаза. Глупая привычка. За нее ее постоянно ругала мама. Утверждала, что Ирина при этом выглядит, как покойница.

— И тогда всем бы было хорошо, — бубнила она, не отбирая у него своих рук. Он без конца целовал ее пальцы. Привычно и нежно. И ей не хотелось расставаться с этим ощущением. — Ты бы избавился от шантажистки вместе с ее нежелательной беременностью. Я бы была уверена, что ты мне верен. И летом мы бы поженились. Как собирались. Летом… И никто бы ничего не узнал. Ни я, ни папа. Господи! Я совсем забыла! Что?! Что теперь скажет папа?

— Да вы проходите, проходите, не стесняйтесь. Весьма странно вас видеть, но рада. Честно рада!

Племянница покойной Угаровой Веры Степановны — Угарова Генриетта Васильевна — встретила Волкова у дверей подъезда. Она только что вернулась со стадиона, по примеру тетки бегала по утрам.