— Богдана все еще нет, Ириша?

— Нет. Он предупредил, что опоздает, — снова соврала она, теперь уже матери.

— Тогда начинаем без него. Распорядись, Ваня, чтобы подавали…

Ваня с каменным лицом вышел из столовой. Распорядился. Вернувшись, сел напротив жены, молчаливым кивком указал дочери на ее место. Ирина послушно уселась, хотя ей почудилось, что кто-то въехал во двор. Может, Богдан? Окна столовой выходили на противоположную от ворот сторону, а метаться к выходу в сложившейся ситуации ей непозволительно. Пришлось просто сесть и ждать, когда домработница подаст ужин. Если Богдан приехал, то она же его и встретит. Путь от кухни до столовой лежал мимо входной двери.

Это был Богдан. Он вежливо попридержал дверь, пропуская женщину с подносом впереди себя. Поздоровался. Тут же подошел к Ирине, поцеловал ее в щеку.

— Прошу прощения, Иван Николаевич. — Он так же, как и ее мать несколькими минутами ранее, виновато улыбнулся и пробормотал: — Жуткие пробки!

— Ну-ну… — Отец хищно ощерился, схватил со стола свой мобильник, его палец тут же навис над экраном. — По какой дороге ехать изволили, Богдан?

Тот ответил. Палец отца заметался.

Он на Яндексе! Проверяет правдивость слов ее жениха! О господи! Если сейчас утверждение о пробках не подтвердится, то…

То вообще неизвестно, чем может закончиться этот ужин! Хорошо еще, что матери не задал такого же вопроса. Хотя она и отвечать бы не стала. Просто вежливо послала бы отца куда подальше, и все.

Богдан так сделать не мог. Он слишком зависим и от отца, и от обстоятельств.

— Да, в самом деле, — забормотал отец, не глядя на них. — Зачем было ехать этой дорогой? Есть другой, второстепенный маршрут. Там чисто.

— Он длиннее на двадцать километров, — вежливо вставил Богдан и коротко улыбнулся Ирине. — Хотел как лучше, а получилось…

— Как всегда! — фыркнул отец почти весело, отложил мобильник и скомандовал: — Ну, давайте, поедим уже, что ли. Мясо дивно пахнет.

Ужин был превосходным. Накалившаяся поначалу атмосфера разрядилась. И за кофе они уже давились смехом от шутливых пикировок отца и матери.

— Ладно, молодежь, мы к себе. А вы отдыхайте.

Отец привлек Ирину к себе, поцеловал в лоб. Пожал руку Богдану. Обнял жену за талию и повел на второй этаж. Там была их общая спальня, кабинет отца, личная комната матери, где она принимала массажисток, маникюршу, портних. Иногда просто сидела там часами, запершись на ключ.

Комнаты Ирины были на первом этаже.

— Идем ко мне? — Она схватила Богдана за кончик галстука, потянула в сторону своей двери.

— Погоди, Ирина, нужно поговорить.

Он осторожно вытянул галстук из ее пальцев, спрятал под тонкий пиджак.

— Там и поговорим. — Она недоуменно округлила глаза. — Ты чего?

— Давай лучше прогуляемся. — И он вдруг обвел пальцем стены и потолок коридора перед дверью ее комнаты. И сделал странные глаза. — Давай подальше от чужих ушей, а?

— Ладно, только оденусь.

— Я на улице подожду.

И он сразу оставил ее одну, ушел в прихожую одеваться. Ирина пошла к себе.

Странно! Все выглядело очень странно!

Сначала это странное опоздание без объяснения причин. Нет, он назвал отцу причину. Но это же было смешно! Ирина знала, что Богдан через центр никогда не ездил. Избегал пробок. А тут вдруг пробки на дорогах! Что за бред?! И почему он отказался говорить с ней в ее комнате? Зачем позвал на улицу? Там отвратительно! Холодно, промозгло, ветер. Что за жесты? Намекает, что их подслушивают? Кто?! Папа?

Бред!

Ирина сняла домашнее платье. Надела теплые колготки, длинный толстый свитер с высоким горлом. В прихожей стащила с вешалки длинную пуховую куртку отца, его же вязаную шапку. Надела унты, в которых обычно ездила с отцом за город кормить оленей в питомнике. Глянула на себя в зеркало. Пугало! Но переодеваться не стала. Переживет ее нареченный.

Богдан стоял возле двери на улице.

— В чем проблема, Богдан? Что происходит? — спросила она, едва переступив порог. — Что за тайны? Почему мы не могли поговорить у меня? — И снова повторила: — Что происходит?!

Он обнял ее, прижался щекой к щеке, потом нежно скользнул губами по ее губам, но глубокого поцелуя не случилось. Он тут же потащил ее со ступенек в сторону сада. Ирина послушно пошла за ним. Ей все это страшно не нравилось. Все эти тайны, ужимки, ложь опять же. Отец наверняка наблюдает за их прогулкой из своего окна. И потом станет задавать вопросы. Разве Богдан не знает об этом?! Чего он так неумело шифруется?

Они дошли до открытой беседки в самом дальнем углу сада. Здесь ранней осенью Богдан ее впервые поцеловал. Она помнила, как будто это было вчера. И отчаянный стук сердца своего помнила. И как его отзывалось таким же бешеным ритмом, помнила тоже. Было так славно, так сладко. Ирине тут же захотелось повторения.

— Поцелуй меня! — проговорила она, неуклюже прижимаясь к нему в отцовой длинной куртке. — Я соскучилась.

— Я тоже, детка. Я тоже соскучился. — Он осмотрел ее лицо со странной грустью. — Я… Я так тебя люблю, Иринка. Ты снишься мне почти каждую ночь.

— Здорово!

Она улыбнулась и потянулась губами к его подбородку. Но Богдан неожиданно отстранился, плотно сжал губы. Ирина вздохнула и, нашарив на деревянной стойке выключатель, включила свет. Яркая лампочка во влагозащитном абажуре белого стекла осветила пустую беседку. Темное дерево столбиков, темный деревянный пол под ногами, свист ветра в струнах, на которые весной цеплялись легкие шелковые шторы. Плетеную мебель на зиму убрали. Остались лишь две деревянные тяжелые скамьи вдоль перил. Они уселись на них напротив друг друга. Ирина уставилась на Богдана.

Странно…

Странно, что она не заметила в нем изменений. А он ведь изменился! Похудел — раз. Под глазами темные круги — два. Пальцы нервно сжимаются и разжимаются. В глаза ей почти не смотрит — три.

Почему? Он раньше старался поймать каждый ее взгляд. Ловил каждый ее вздох. Отношениям полгода, не так уж много. Он охладел к ней? Разлюбил? Но он только что сказал, что любит! Что она ему снится каждую ночь.

— Богдан, что происходит? — Ирина потянулась к нему, пытаясь поймать его руки. — Посмотри на меня.

Он поднял взгляд. И в нем было столько боли и горечи, что она тут же заподозрила самое гадкое:

— Ты… Ты изменил мне?!

— Нет! — воскликнул он, его губы вдруг сложились брезгливой скобой. Богдан мотнул головой, отводя глаза в сторону. — То есть да… не знаю… Это началось до тебя. Но так все усложнилось… Я в беде, Ирина! Я в такой беде! Я даже не знаю, как тебе сказать.

— С самого начала, давай.

Она села прямо. Сунула руки в карманы отцовой куртки. Сжала пальцы в кулаки так, чтобы ногти побольнее впились в кожу ладоней. В том месте, где у нее прежде гулко стучало сердце, где раньше сладко щемило, вдруг обнаружилась странное что-то. Холодное, пугающее, тонко воющее, как струны для штор на зимнем ветру.