Через взбесившуюся реку, не замечая кипятка, круша мосты, продвигалось колоссальное устройство, похожее на распластавшийся башенный кран, или на слегка раскрытый циркуль, или на целую связку кранов, сцепившихся между собой в механическом объятии. Там внутри, в мешанине деталей, что-то беспрестанно переключалось, сдвигалось, сокращалось, точно с механического организма содрали кожу. У исполина имелись целых два хвоста, длинных, блестящих, зазубренных. Там, где проползал циркуль, кубики домов рассыпались серой трухой, позади хвостов тянулись жирные черные колеи, так мог бы пахать новые планеты космический великан.

– Вы все еще не верите? – с натугой спросил малыш, не ослабляя хватку.

Женька опять заставила себя смотреть, дышать и слушать. Несомненно, это был ее родной Питер, но с ним происходили не поддающиеся описанию метаморфозы. У Ростральной колонны в клубах пара всплыл лимузин со свадебными кольцами на крыше, перевернулся на бок и стал биться, подпрыгивая в пузырях кипятка. Женька заставляла себя не смотреть туда. О, зачем она только согласилась взять за руку проклятого уродца? Они все плавали там, лицами вниз – багровая невеста в раздувшемся подвенечном платье, мужчины в костюмах, еще гости и свидетели, много людей, некоторые пытались взобраться на колонну, срывались, варились заживо. Девушка в больничной палате невольно втянула голову в плечи, но почти сразу ощутила под исколотой попой жесткий больничный матрас, и, подгоняемая возгласом Оракула, вернулась в обжигающий триллер.

– Не время умирать, сударыня, – казалось, уродец прохрипел прямо в ухо, – Самое время позабавиться…

Женька собиралась завизжать, пронзительно, по-щенячьи, но у нее уже не было рта.

Забава только начиналась.

Истекал жарой месяц Чумы, когда вода убила мою мать.

К тому времени Мануилу Закайе исполнилось двенадцать. Мой дядя Лев бил меня слегка затупленным железом, колол среди ночи, на охоте и во время обеда. Один выпад из пяти достигал цели, за что кир Лев нещадно меня бранил. Я научился видеть лишь половину сна, вторая моя половина была подобна зоркому орлу, парящему над собственным телом. Я научился отбивать мечом три стрелы, с завязанными глазами сшибать летящих слепней и зубами вытаскивать из ручья рыбу.

Евнух Исайя кидался в меня чернильницей, когда я путал строки поэм о покорении Колхиды, или неверно спрягал арамейские глаголы. Книжник Фома заставлял делить в уме либры на фунты, исправлять ошибки мытарей, неверно собравших налоги, и даже полировать речи для выступлений отца в синклите.

Отца вызвали в Золотой Рог. Милость молодого императора обернулась для дуки Андруса тяжкими хлопотами. Сместить популярного стратига багрянородный не решался, северные границы трещали, одни варварские народы просились под защиту, другие бунтовали и жгли посевы. Андрусу Закайе было поручено утроить речной флот, возвести ряд форпостов по Дунаю, и удвоить отправки продовольствия в центр. Фома рвал на себе волосы, читая бездарные указы из столицы. Толпы разорившихся крестьян бросали наделы и уходили разбойничать. Крупные помещики предпочитали не сдавать землю свободным, а завозили рабов. В рабах недостатка не было, через рынки Херсонеса гнали тысячи вандалов, хунну и склавенов.

В тот день евнух Исайя привез меня на невольничий рынок. Нас ждал подарок самого Германариха, сотня пленниц с островов Бельтийского понта, а наставник никогда не упускал возможности поупражняться с новыми языками. Скоро, очень скоро выяснилось, что против нас плелась искусная сеть, но кир Исайя не умел читать будущее.

Покидая бастион, я менял личину без помощи учителя, и мог не опасаться Небесных глаз. Вне сомнения, архонт любой стихии легко бы вскрыл мою сущность, но на окраине мира подобные знатоки встречались редко. Кроме шестерых верных палатинов, со мной был Исайя, так что прогулка не пахла бедой. Бронзовые гиганты плетьми прокладывали дорогу моему паланкину, чернь растекалась в стороны, как топленое масло. Под расшитым балдахином они видели тучного старика и изрытого оспой юношу, совсем не похожего на Закайю. Некромант Дрэкул доверил мне приобрести рабов. Предстояло купить двух мужчин и двух женщин, для наших опытов требовались четыре свежих мертвеца с быстрой кровью. Кир Исайя не вникал в мой выбор, он наслаждался праздником. И тут проклятье настигло род Закайи.

Под навесом покорно сидели женщины с закрытыми лицами. Я кинул монету смотрящему, чтобы с помоста удалили любопытных, и приказал повернуть товар к солнцу. Кир Исайя окликнул меня, когда было уже поздно. Девица лежала без сил. Ее белые волосы достигали трех локтей в длину, струились из-под платка и укрывали колени. Девицу поставили на ноги, но она не могла стоять. В месяц Чумы от зноя вскипают мозги у буйволов, что говорить о белокожей северной рабыне?

– Эгемон, я редко сожалею о том, что промолчал, – тревожно произнес наставник Исайя. – Но ты сделал плохой выбор. Все стадо в поле порой гибнет от парши одной овцы.

Я не послушался. Я не мог оторвать глаз от ее снежных локонов. Приказал подать бурдюк с разбавленным вином. Смотрящий откинул покрывало, я увидел ее губы, но не понял, кто передо мной. Мир слишком велик, чтобы к двенадцати годам обнять его целиком. Ее бледные губы, изрезанные гнойными трещинами, в одно мгновение впитали вино, но не насытились. Я пропустил сквозь кулак ее холодные косы, и рука моя замерзла до локтя. Подобно мудрецу, я слишком мало знал тогда о жизни, так что мог я знать о смерти?

– Превосходная рабыня, мой молодой кир! – купец вился вокруг, как болотная кошка, шевеля перстнями на жирных пальцах. – Юна и нетронута, она станет украшением вашего поместья!

– Эгемон, это речная ведьма с острова Руяна, – прошептал у меня в голове далекий голос некроманта. – Она выжила только потому, что трюм корабля протекал. Ее поили грязью, ее кровь створожилась. Возьми любую другую…

Оба наставника были правы, но я не мог заставить себя отпустить ее морозные локоны. Так и замыслили те, кто столкнул наши пути. Рабыня приподняла платок, я невольно отшатнулся, а холод от локтя достиг моего плеча. Ее бледный лоб потрескался, как почва пустыни. Я дважды отразился в ее недвижных прозрачных глазах – не прыщавый сутулый отрок, а истинный Мануил Закайя. Она видела меня сквозь ложную личину. Ведьма опрокинула в себя второй бурдюк с вином, и трещины на ее щеках разгладились. Я никогда не встречал речных русалок, но слышал, как сильны магией северные острова русов.

Мы купили другую девушку, однако рука моя еще долго не согрелась.

– Очень плохо, молодой эгемон, – после долгого молчания повторил Исайя, когда лабиринт Иллируса уже опутал мой кортеж. – Речная ведьма узнала тебя. Если она не умрет, то будет искать тебя, чтобы проявить благодарность. Говорят, их благодарность хуже проклятия.

– Пусть найдет, я буду держать ее в пруду с карпами! – отважно возразил я. – Но такую белокожую наверняка уже забрали купцы из Дамаска!

– Мертвый храбрым не бывает. Буду счастлив ошибиться, – мрачно произнес учитель. – Мне следовало умертвить ее на рынке, но вокруг слишком много любопытных. Я тотчас пошлю человека в Херсонес…