В бой вступили наши всадники. Кони по щиколотку вязли в грязи, черный дым стелился над горящим тростником. Нумерии дрожали, но сдерживали натиск. Войско кочевников вздымалось над передовыми фалангами, как морские валы. Они бились, и откатывались, осушая болота сотнями трупов. Не нами сказано, что война есть родитель всего, но в тот день родитель был воистину жесток.

Отец приставил ко мне шестерых, чтобы защитить штандарт. Мне пришлось поднять щит. Спустя короткое время его стало трудно держать, из-за веса воткнувшихся стрел.

Запели трубы, но единороги не могли пробраться через глубокую грязь. Зато вперед двинулись колесницы, в которые впрягли по шесть закованных в латы коней. Они обходили противника широким полукругом. Андрус Закайя ждал под белым флагом, вражеские стрелы втыкались вокруг него колючим частоколом. Некроманты без устали творили заклинания, спинами ветров оберегая ставку от опасностей.

Наш левый фланг был смят, легкая пехота отступала, теряя дротики и остатки мужества. Андрус ждал. Конь под ним фыркал и кусал шипы на грудных латах. Моих ушей достигла переливчатая дробь, барабанщики отдали приказ резервным полкам. Турмарх Авдий пустил две тысячи свежих солдат сквозь ряды отступавших, измотанных пехотинцев. Не успели еще доложить о бегстве на правом фланге, как вдали полыхнуло.

Друнгарий Лев протащил колесницы насколько возможно вперед, мостя дорогу копнами сухой травы. Кочевники смеялись над его потугами. Очень скоро их смех застрял в глотках. Сифоны выплюнули струи огня. Селитра, земное масло и липкий жир сделали свое дело. Огонь тек, как текут полчища муравьев, не замечая потерь, не внемля жалости. Правый фланг кочевий дрогнул, вместе со степняками попятились персидские сасаниды.

Андрус Закайя поднял палец. Ударили баллисты. Пылающие бочки прочертили в вышине имена героев. Там, где взорвались снаряды, земля спеклась с кожей врагов. Закайя поднял второй палец.

Турмарх Леонид развернул скучавших единорогов на север и погнал их вдоль кипящих нефтяных гейзеров, в обход моря. Лишь теперь соратникам отца стала ясна его хитрость. Под ударами живого огня многотысячная конница хунну свернула к северному краю болот. Со своего места я видел золотые ханские шатры, видел, как рваным полумесяцем растекались полки степняков, их было много, слишком много. Я видел, как гибнут у земли последние грифоны, успев собрать богатую жатву. Первая линия нашей пехоты распалась на части, пропуская конницу. Кони едва брели, вытаскивая ноги из гор серых трупов. Лучники давно побросали луки, дрались топорами, стоя по колени в кровавой жиже.

– Эгемон, турмарх Василий просит подкрепления! Дайте ему мантикор, без них не одолеть василисков!

– Стратиг, у наших баллист кончаются заряды! Мы не можем подвезти, телеги вязнут в болоте!

Сквозь лязг железа почти не пробивалась барабанная дробь, Андрус все чаще посылал вестовых. Один из наших некромантов свалился замертво, вражеским колдовством его голову разорвало в клочья. На несколько секунд я ощутил, как ослабла защита, в шатер воткнулись горящие стрелы, но ученики Дрэкула тут же сомкнули ряды. Вражеские копья опять ломались в воздухе.

– Эгемон, они подняли горгулий!

– Эгемон, друнгарий Лев потерял половину колесниц, нужен еще огонь!

Дука Закайя рассчитал верно. Армия хунну шарахнулась от огня к сухому северному берегу. Три десятка единорогов Леонида все равно не сумели бы их затоптать, но наши катафракты получили короткую передышку. Потери с обеих сторон были ужасны, разведка докладывала, что с востока идут свежие полки персов, наперерез им спешило ополчение из Боспора. Все реже слышалось низкое гудение баллист, посылавших ковши с огнем в гущу врага. Я крепко сжимал штандарт.

И тут Многоликая обернулась к нам со сладкой улыбкой.

– Готы идут, готские псы! – пронеслось по рядам резерва.

Воистину, лучше поздно, чем никогда. Германарих принял наш временный мир. Далекий северный берег покрылся черными точками. Сперва их было немного, но вот они покатились, точно злобные термиты, сбиваясь в кучи, сбиваясь в рычащие реки. Двухголовые воколакусы, каждый размером с низкорослую лошадь хунну, выращенные из клыков вечного старца. Никто из ныне живущих не видел Германариха, с ним бился еще дед моего деда, то оттесняя полчища готов в степи Скифии, то отбиваясь у самых стен Херсонеса. Никто не видел, где он сеет свои выпадающие клыки, но крови для полива ему требовалось столько, что пленные никогда не возвращались в свои деревни. В отличие от стальных семян, подаренных когда-то грекам царем Колхиды, зубы Германариха не всходили отважными единорогами. Они рождали лоснящихся двухголовых псов, или же лютых оборотней, одолеть которых не могло лучшее дамасское железо. Кир Дрэкул считал, что посев нежити не колосится на человеческой крови, им требовалась редкая черная кровь демонов, поэтому нежить не кидали в бой. Они составляли личную охрану старца.

За стаями двухголовых воколакусов показались волнистые ряды готской пехоты. Их построение обычно вызывало смех у столичных вельмож. Еще бы, толпы яростных дикарей в шкурах, с дубинами и бронзовыми топорами. Впереди, увенчав головы рогатыми черепами, скакали их вожди, такие же жадные до сырой печени врага, как и кочевники-хунну.

Наблюдая, как встают дыбом две волны варваров, я впервые усомнился в словах наставника Дрэкула. Может, времена и впрямь потекли быстрее, если великая империя Золотого Рога берет в союзники нечисть?

К вечеру сигнальщики сыграли отбой. Крылья падальщиков закрыли небо над стонущим морем. Горе побежденным! Были срублены целые рощи, чтобы одеть в шейные колодки восемь тысяч хунну. Их грузили в тетрадромоны, как мешки со щебнем. Половину пленных Андрус подарил готам. В столицу полетело донесение о победе. Император, скрепя сердце, объявил дуку Закайя триумфатором.

Два года никто не вспоминал о смешном предсказании волхва. Я прыгал с мачты дромона в кипящее море, я проплывал под днищем сразу трех баркасов, я дрался с киром Львом под водой. Было ясно, что старик волхв ошибся. Вода любила меня.

И вдруг вождь готов, ужасный Германарих, потерявший в той битве почти всех двухголовых псов, прислал отцу встречный дар – сотню северных невольниц.

И горе ворвалось в наш дом.

Вестник собрала и спрятала компас, Привратник нежно гладила и кормила своих горбатых мужчин сырым мясом из пакета. Горбатые скалились и недобро зыркали на всхлипывающую Женю. Чувствовалось, караульным не терпится освободиться от одежды.

– Поглядите на нее. Она не хочет жить, – поморщилась Привратник. – Если она окажется слабее суженого, тот сожжет ее, и не заметит.

– Постойте! Я хочу жить… – воскликнула испуганная пациентка. – Что для этого надо?

– Сущие пустяки, – изо рта маленького Оракула летели перья. – Окунуть перо в чернильницу. Пройти по Краю слов. Приручить Факелоносца…

– Это кто, собака? – Женька обрадовалась, что никого не надо убивать.