Она присела на корточки, повернула его голову к себе:

– Посмотри на меня, Псих. Я понимаю, как ты не любишь, когда все меняется. Тебе всегда это кажется плохой идеей, всегда чудится опасность. Тебе трудно привыкать к новому. Но мы должны это сделать, слышишь? Иначе мы все погибнем. Понимаешь? – она старалась заглянуть в его глаза, но уже знала, что ее затея обречена на провал. Можно повернуть его голову, но невозможно заставить его смотреть на нее. Он всегда смотрит сквозь нее, как будто она прозрачная. Ну почему для нее это так невыносимо?

– Так, послушай. В новом доме нам тоже нужно будет посчитать все вентили, окна, двери, комнаты и даже розетки. Я надеюсь, ты поможешь мне, я одна не справлюсь. Поможешь? Будешь отвечать за инвентаризацию. А еще там есть печка и дрова. Неисчислимая куча дров, их вообще, кроме тебя, никто не сможет посчитать.

– Я посчитаю. Неисчислимой кучи не бывает, всегда бывает определенное количество. В нашем доме было четыре вентиля…

– Знаю, знаю. Вот и отлично, пойдем, – они вернулись к остальным. Толстый уже взобрался на крыльцо, и они вместе с Заикой затаскивали Корявую. Очкарик тер ногу и растерянно оглядывался по сторонам.

Женщина взяла слегка упирающегося мальчишку за плечи, подвела его к крыльцу и шепнула: «Ну, Псих, давай, прошу тебя!» Подхватила Очкарика, толкнула дверь, и они оказались в темных сенях.

Она сто раз пожалела, что они не вышли раньше. Темнота наступила быстрее, чем в те два дня, когда она ходила на разведку. Она не учла, что сегодня очень пасмурно, и даже день казался сумеречным, что уж говорить о вечере. Они едва успели до полной темноты. Она постарается на ощупь найти свечи. Объявив детям игру «Статуя», она оставила их в сенях, на ощупь нашла входную дверь и вошла в дом.

Свечи лежали в шкафу – вперед и направо. Надо было заранее достать их и положить на стол, да и подсвечники найти. Но кто же знал, что придется здесь шарить в полнейшей темноте. К счастью, все оказалось там, где она ожидала: и шкаф, и свечи. Зажигалка в кармане, и… да будет свет.

Она вернулась в сени. Дети честно исполняли команду «замри». Скомандовав статуям ожить, она помогла им зайти в дом. Осталось зажечь керосинку, которую она нашла еще несколько дней назад, и станет совсем светло.

– Сегодня играем в игру «чей бутерброд вкуснее», пьем воду – и спать, а завтра будем пробовать топить печку.

– Я в т… я в ту… – Заика, белокурое голубоглазое чудо, смотрит на нее, широко открывая рот и мучительно стараясь извлечь из себя звуки.

– Она в туалет хочет, – договаривает за нее Толстый. Его руки испачканы, волосы висят сосульками, он явно волновался и вспотел.

– А ты откуда знаешь? – Ее давно забавляет желание мальчишки все время договаривать за Заикой.

– Знаю, – краснеет он, – я и сам хочу.

– Ну что ж, идем. Туалет здесь в странном месте. Бери лампу, – кивает она Заике, – а ты – свечку, остальные сели, достали из рюкзачков свои бутерброды…

– У меня руки грязные, я не могу бутерброды.

Она подходит к Очкарику и видит, что его руки в крови.

– Господи, ну где ты так? Где ты поранился?

– Нога у него, нога! – кричит Корявая и ковыляет к нему с другого конца кухни.

– У него кровь. Я не люблю кровь. Кровь – это опасно. Не должна быть кровь. – Псих снова начинает раскачиваться.

– Так, тихо все! Вы двое за мной. Вы трое ждать меня, я вернусь через минуту, и разберемся.

Она провожает детей в туалет. За этих можно не переживать, Толстый за всем проследит. Надо спешить к Очкарику, непонятно, что у него там с ногой. Только бы ничего страшного.

В комнате, освещенной тусклым светом свечей, Псих раскачивался над своим рюкзаком, не в силах успокоиться и достать бутерброды. Корявая уже нашла где-то воду и краем своего платья вытирала ногу очкарика. Без штанов тот выглядел совсем тощим.

– Зачем ты платьем, как отстираем потом? Подожди, я достану марлю, – она полезла в рюкзак за аптечкой, достала кусок марли и стала обмывать рану. Царапина, не слишком глубокая, но очень грязная. Хорошо хоть зашивать не надо. Йод, повязка – все. Теперь Псих.

– Послушай, я понимаю, что тебе все здесь непривычно. Сейчас вернутся ребята с лампой, и ты пройдешь по всем комнатам и все посчитаешь, а потом поешь, договорились? – Псих, как всегда, не смотрел на нее, но она знала, что он ее прекрасно слышит.

Вернулись Толстый с Заикой. Псих почти выхватил у них лампу и закружил по первой комнате в доме, которая была одновременно прихожей с небольшой вешалкой возле входа и кухней с аккуратной раковиной и рукомойником, грузной печкой, старым шкафом и столом, накрытым светло-зеленой в оранжевую клетку клеенкой. Свет заметался по комнате, создавая суету и тревогу. Пока другие дети рассаживались и разворачивали свои бутерброды, Псих уже почти все обежал, нашептывая цифры и распространяя вокруг себя тревожный свет от раскачавшейся лампы.

– Ты все? Пожалуйста, теперь садись и поешь. Мы договаривались, что ты поешь, когда посчитаешь. – Ей почти силой пришлось усадить мальчишку и сунуть ему бутерброд и открытую бутылку воды.

– Вы пока доедайте, я пошла стелить вам постели.

– Я могу помочь, я уже все съел, – Толстый, как всегда, был готов прийти на помощь. Да и ел он действительно быстро.

– Да, пойдем, я потом дам тебе еще яблоко, у меня где-то завалялось, а то наверняка не наелся.

В другой комнате кровать была одна – там никак не улечься пятерым детям. Она стянула с нее толстенную перину, бросила на пол, застелила, набросала подушек. К счастью, их было много, как и разнокалиберных одеял. Потом застелила свою кровать. Без перины жестковато, но ничего, она в спортивном лагере как только не спала, когда дети специально заливали ее матрас водой. Спать на полу – привычное дело, и на жесткой кровати несложно, главное, что одеял хватает. Тщательно обследуя шкафы, Толстый нашел плюшевое покрывало отвратительного розового цвета. Решили, что оно отлично подойдет ей вместо матраса.

Жалко, что со светом так плохо, хотя запасы керосина в подвале очень обнадеживали. Но у них всего одна лампа, а впереди долгая темная зима. Свечей немного. Но ничего, придумается что-нибудь. Этого все равно больше, чем в квартире, которую они оставили. Хорошо еще, что мост не взорвали и им удалось перебраться через реку к дачным участкам. Она знала, что в зимних домах у некоторых есть печки. Ничего. Дров много, не замерзнут. Пока Толстый задергивал шторы, она пошла за ребятами.

Они сидели тихо, вполголоса переговариваясь о чем-то. Псих, как обычно, раскачивался, но бутерброд съел и даже выпил немного воды.

– Завтра попробуем приготовить в печке что-нибудь горячее, а сегодня марш спать.

– А ты расскажешь нам историю? – Очкарик смотрит на нее с робкой надеждой. Ее истории всегда были для него наградой и большим утешением. Если бы Очкарик плохо себя вел, она бы знала, как его приструнить: пригрозив лишить вечернего ритуала. Но они вели себя адекватно обстоятельствам. С ними всегда можно было договориться. Разве что Псих… Но он же не специально, он просто такой.