комнату и уложили спать. Вдруг в полночь раздался звон колокольчиков на заборе, и гость бесследно исчез. Совершенно очевидно, что он сбежал, украв, что-то. Мы бросились следом, даже не осмотрев дом. Если не обнаружим у него краденого — уйдем, только и всего, ничего страшного нет. Однако, если гость ни с того ни с сего ночью открывает ворота трактира и убегает, должна быть веская причина. Если у него были для этого какие-то основания, нужно было прежде пойти и сказать хозяину трактира. Вы, господин, пожалуйста, подумайте об этом.

Ван, считая их слова резонными, обратился к юноше:

— Как ваше имя и фамилия? Почему вы, благородный. человек, открыв ночью ворота трактира, сбежали? Расскажите мне!

Юноша выслушал и, не изменившись в лице, не спеша, рассказал:

— Меня постигло горе, достигающее небес. Едва миновали первые дни траура, я направился в Сицзин ухаживать за старой матерью, вот потому я и попал сюда. Хозяин трактира задумал обмануть меня, подсунув человеческое мясо, но у него ничего не вышло. Тогда, [как я узнал из разговора], он собрался меня погубить. Я узнал о том, что меня ожидает, и не стал [ничего] есть. Случайно я подслушал разговор и понял, что меня хотят погубить. Хоть я и преступник, пребывающий в скорби, но погибнуть в дороге понапрасну никому не захочется. Мне пришлось прибегнуть к хитрости и бежать сюда. Естественно, эта шайка погналась за мной. Господин, обыщите мои вещи и слуг и расследуйте все тщательно. Вы не раскаетесь в этом.

Он кончил. Речь его была искренней, и лицо оставалось спокойным. Ван был мудрым человеком. Выслушав его, он. все понял и сказал:

— Я слышал раньше, что в пустынных местах человеческим мясом и зельем травят людей. Оказывается, это и на самом деле так.

Так как ван ведал государственными делами, он решил разобраться в этом в самый кратчайший срок; [он] велел чиновникам, осмотреть дорожные вещи юноши и приказал стражникам:

— Схватите эту шайку и обыщите трактир, узнайте, откуда они берут человеческое мясо!

[Чиновники], выслушав приказ, взяли под стражу разбойников и пришли к трактиру, сразу нашли [там] и жареное человеческое мясо и вареное. Убитые лежали на столах. Стражники связали всех, [кто служил] в трактире, от мала до велика, привезли в резиденцию вана и тотчас ему обо всем доложили. Пока [шло расследование], настало утро. Ван, узнав подробности, разгневался и пригрозил хозяину трактира. Тот во всем повинился. Ван был потрясен. Главаря казнили, остальных [преступников] наказали палками и сослали на дальние границы в солдаты.

Затем ван приказал своим приближенным позвать юношу, А юноша между тем восхищался, как [быстро] ван, словно небожитель, раскрыл это дело. Он удалился в нижние покои, ожидая дальнейших событий и собираясь отправиться в дорогу. Услышав, что ван его зовет, он скромно сказал:

— Я в трауре. Как мне, недостойному, предстать перед лицом могущественного государя?

Ван настаивал на своем приглашении:

— Во дворце все, конечно, должны видеть его в платье чиновника, но какие могут быть церемонии при [случайной] встрече в пути?

Юноша опять передал через слуг:

— Я — Ли Хён, халлим хакса, первым сдавший экзамен на чин этой осенью, ношу траур по отцу и не могу подчиниться милостивому приказу. Направляюсь сейчас в Сицзин ухаживать за матерью. Я попал в беду и находился между жизнью и смертью. Своей властью ван избавил меня от шайки злоумышленников. Мне очень хочется поблагодарить вана за великодушие, но не смею предстать перед светлыми очами. Зачем же попусту говорить об этом?

Ван непременно хотел повидать юношу, и сам отправился к нему. Ли Хён был так смущен, что не смог принять его должным образом. Он встретил его у порога и скромно приветствовал. Ван поклонился в ответ и поднял глаза: хотя юноша и похудел от печали, но его смятение не было смятением преступника. Ван с достоинством сказал:

— Я — Ён-ван, четвертый сын государя, владетельный князь. Не зная вас совсем и впервые встретив на постоялом дворе, я увидел небожителя. Счастью моему нет границ.

Юноша почтительно сказал:

— Я преступник. Сегодня случайно предстал перед вами, и милость, оказанная вами, облагодетельствует меня и в будущем. Я не скоро приду в себя от глубокого потрясения. Вы, великий человек, пришли к преступнику из подлого дома. Я не могу побороть в себе священного трепета.

Ван с улыбкой сказал:

— Я один из первых князей. С давних пор я ратовал за то, что нам нужны мудрецы, и, хотя мне не дано постигать людей, тем не менее я вижу в вас дар правителя и способность повелевать подданными. Я поздравляю вас с получением милости государя.

— Я, невежественный, могу опозориться перед вашими чиновниками; как мне выполнять ваши приказы? — проговорил юноша.

— Вы носите траур по отцу и побывали на родине. Отчего же ваша матушка живет в Сицзине? — спросил ван.

Юноша затрепетал, и слезы, которые он пытался сдержать, потекли по яшмовому лицу, траурное платье промокло. Долго он не мог вымолвить ни слова.

Ван сказал со вздохом:

— Святые мудрецы боялись нарушить покой, разве не предостерегали правителей от отчаяния люди прошлых веков?

— Слова ваши справедливы, — ответил юноша, — но [судьба] моя не такая, как у других людей. Я расскажу вам подробно, что произошло со мной. Этой осенью я сдал экзамены на чин. Звание, которое [я получил] не по заслугам, для меня слишком высоко, но великодушие государя не знает границ. Я, ничтожный, замыслил отправиться на родину, навестить отца. Я хотел вернуться в столицу, чтобы отблагодарить [государя] хоть на одну десятитысячную за небесную милость, но прегрешения мои оказались слишком велики и судьба жестока. Отец безвременно скончался, а пока я жил, я не знал его и не мог выразить сыновние чувства. Моя скорбь взывала к небу и земле, и некуда мне было деться. Я думал, что лучше исчезнуть, пойти вслед за отцом и отблагодарить за великую милость своего рождения, за которую я не отблагодарил на этом свете, но я не могу бросить одинокую старую мать на чужбине. Поэтому я не расстался со своей никчемной жизнью. Есть ли еще на свете такой грешник, как я?

Ван стал его утешать:

— То, что ваш отец преждевременно скончался, — зависело от неба. Зачем же из-за глубокой преданности [к отцу] пренебрегать здоровьем старой матери?

Юноша растроганно поблагодарил. Своими речами он внушил вану еще большую симпатию, и [ван] не знал, как