– Чтоб я сдохла! – радостно взвизгнула Джим. – Ну ничего себе!

Она скинула с себя одежду, открыла кран и огляделась в поисках мыла. На стеклянных, светящихся чистотой полочках стояло столько всего, что у Джим разбежались глаза. Там были и стеклянные бутылочки с разноцветной блестящей солью, похожей на жемчужины, и флакончики с пятью или шестью видами пены, и. коробочки с мазями, и пахучие пакетики-саше, и пузырьки с шампунями…

– Чтоб я сдохла… – восхищенно прошептала она.

Кто бы еще объяснил ей, как всем этим пользоваться? Джим не хотелось идти на кухню и расспрашивать Грэмси. О том, чтобы обратиться к Питеру, и речи быть не могло. Поэтому Джим приняла единственно верное решение: экспериментировать. Она вылила в ванну половину флакона розовой пены, высыпала половину упаковки морской соли, поставила на краешек ванны пузырек с шампунем и, довольная собственной сообразительностью, залезла в благоухающую воду.

Красота! Джим стащила с крючка фиолетовую мочалку, сделанную в виде собачьей морды, и вылила на нее гель для душа. Хорошо бы она не ошиблась, и эта пахучая штучка была предназначена именно для мытья тела… А все-таки ее братец, тьфу ты, Майлс, похож на девчонку… Мало того, что он накручивает волосы, принимает ванну со всякими штучками-дрючками, так он еще и душится так, что от него за версту несет этими самыми духами… Джим вспомнила запах, исходящий от Майлса. Она не могла сказать, что запах ей не понравился. Но все же так душатся только девчонки…

Джим разлеглась в огромной ванной и представляла себе, что бы сказал Малыш Гарри, если бы увидел ее в этом богатом доме. Или Билли Платина… Или Агнесс… Агнесс, наверное, вообще умерла бы от зависти. А вот Малыша Гарри она непременно позовет сюда. Ведь Майлс сказал ей, что сейчас его дом – это ее дом…

Глаза Джим слипались. Она чувствовала, что вот-вот заснет. Надо выбираться отсюда, сказала она себе. – Надо вылезать из этой ванны, не то я засну прямо здесь… Но тело не слушалось ее. Она лежала, будто околдованная этими запахами, этой водой, и не могла даже пошевелиться… Вскоре ее глаза закрылись, и она погрузилась в глубокий сон.

– Питер! – Майлс окинул дворецкого суровым взглядом. – Я же просил тебя проследить за ней, объяснить, как и чем нужно пользоваться!

– Но, мистер Вондерхэйм… Не мог же я отправиться с ней в ванную…

– А! – махнул рукой Майлс и бросил дворецкому пальто. – Как, по-твоему, я должен теперь вытаскивать ее оттуда? – На этот вопрос дворецкий не мог ему ответить. – Вот черт! – в сердцах воскликнул Майлс и надавил плечом на дверь ванной. Дверь не поддавалась. Майлс надавил еще раз. Безрезультатно. – Помоги мне, Питер.

Майлс повернулся к дворецкому, и Питер с неохотой присоединился к этому занятию. По скромному мнению дворецкого, эта девчонка не стоила ни того, чтобы ее пускали в ванную, ни того, чтобы ее вытаскивали оттуда. В конце концов, кто она такая, чтобы пользоваться ванной хозяина? Она еще хуже прислуги, эта маленькая бродяжка… Возомнила о себе бог знает что!

Благодаря общим усилиям, щеколда вылетела и дверь распахнулась. Взгляду Майлса предстала трогательная картина: Джим лежала с закрытыми глазами, откинув на спинку ванной мокрые волосы, и, по всей видимости, спала глубоким сном. Ее обнаженное тело было целомудренно прикрыто благоухающей пеной, сверкающей серебряными огоньками блесток. Джим была восхитительна: в ее позе сочеталась и детская непосредственность, и грация женщины. А ее алый, полуоткрытый чувственный рот, казалось, призывал к поцелую… Майлс ощутил то, чего не испытывал уже очень давно – вязкое, томительное, но приятное чувство, от которого у него слегка закружилась голова. Или виной тому были духота и сладкий запах, разлитый по ванной?

Но одно он знал наверняка: как только это соблазнительное существо откроет рот, вся магия, все ее очарование исчезнет, канет в Лету… Но зачем же Бог дал Джим это прекрасное, совершенное тело, это очаровательное личико? Разве не затем, чтобы приковывать к себе мужские взгляды? Джим – как не ограненный алмаз, который можно превратить в бриллиант, сверкающий множеством граней. И это – в руках Майлса…

Майлс тяжело сглотнул – вид почти обнаженной (если не считать пены) Джим вызывал у него явно не братские чувства… Впрочем, откуда им было взяться? Ведь они росли отдельно, и потом, Джим не была ему сестрой по крови… Впрочем, какая разница, одернул себя Майлс. Это все равно было минутной слабостью, не более того… И потом – он прав, Джим заговорит, когда проснется. И тогда ее совершенное тело не будет иметь для него никакого значения… То ли дело Виктория Исприн, которая обладала и великолепным телом, и чарующим голосом, и безупречными манерами… Как прекрасно она выглядела сегодня…

Майлс вздохнул, отогнав от себя легкокрылое воспоминание, и осторожно тронул за плечо спящую девушку. Джим не проснулась, лишь тихо засопела во сне. Тогда Майлс снял с крючка большое желтое полотенце, наклонился и, завернув в него Джим, вытащил ее из ванной.

– Судя по всему, она высыпала в ванну половину запасов вашей расслабляющей соли, – подал голос Питер, который все это время детально осматривал запасы пены и соли, уничтоженные Джим. – Поэтому ее и сморило. Так она изведет все ваши запасы, мистер Вондерхэйм.

Майлс нахмурился.

– Не будь мелочным, Питер. Я куплю новые. Займись ванной, а я отнесу девочку наверх, в спальню.

– Хорошо, мистер Вондерхэйм.

Джим оказалась очень легкой. Майлс почти не чувствовал ее веса. Она была такой маленькой и хрупкой, что Майлс даже испытал умиление, глядя на нее. Он прошел в спальню, положил. Джим на кушетку и спустился за Грэмси.

– Грэмси, мне нужна твоя помощь, – обратился он к кухарке. – Джим заснула в ванной, и мне пришлось нести ее в спальню в полотенце… Не могла бы ты… переодеть ее и уложить в постель?

– Ради бога, мистер Вондерхэйм, – улыбнулась Грэмси. – Мне бы следовало проследить за бедняжкой. Но я, к сожалению, была занята ужином.

– Пустое, Грэмси. Завтра я все ей объясню. А теперь пойду спать. Что-то я сегодня устал…

Но сон не пришел к Майлсу, даже когда голова его коснулась подушки. Он был занят мыслями о том, как «огранить» этот алмаз. Эта метафора чем-то сближала его с матерью, которая была помешана на драгоценных камнях. Но Майлсу было все равно. Он уже вошел в азарт. Он хотел сделать эту девочку, если не совершенной, то уж точно – восхитительной покорительницей мужских сердец. И Майлс добьется своего, чего бы ему это ни стоило…

Утром энтузиазм Майлса несколько поутих. Спустившись в гостиную, он обнаружил Джим, беспечно сидящую на ковре и грызущую сухари, которые она обнаружила среди кухонных припасов. На ковре, рядом со скрещенными ногами Джим, валялись крошки, и она с успехом добавляла к ним новые.

Придав своему голосу как можно больше строгости, Майлс произнес:

– Ну, молодая леди, – Джим даже подпрыгнула, услышав его голос, – может, объясните мне, почему вы едите на полу?