у нас сведения, что господа американцы давно уже занимаются подобными разработками. И кто знает, чего они достигли? Дело-то сверхсекретное. Может, у них и получился какой-нибудь…

– В ученом мире такое предположительное существо именуется гомункулусом, – сказал профессор.

– Ну пускай будет гомункулус, – согласился Богданов. – Дело, опять же, не в названии. Впрочем, такую гипотезу мы всерьез не рассматриваем. Нам все же кажется, что это люди, переодетые в чудовищ. Американские солдаты.

– Да, но зачем же?.. – Илья Семенович не договорил, но Богданов его прекрасно понял.

– А затем, что мир, в котором мы живем, несовершенен, – сказал он. – Как вы и говорили.

– Да-да, – задумчиво произнес профессор. – Мир несовершенен… Впрочем, думаю, о несовершенстве мира вы знаете больше моего, ибо имеете дело с его несовершенными представителями.

– Пожалуй, – согласился Богданов.

– Я тоже думаю, что никакие это не гомункулусы, а люди, – после паузы сказал профессор, – которые, если разобраться, страшнее всяких гомункулусов. – Впрочем, сейчас это не важно… Важно другое – почему именно в таком, так сказать, образе они предстали. Так и быть, поведаю вам свою гипотезу. Однако же настоятельно прошу не воспринимать ее как безусловное руководство к действию. Потому что гипотеза без надлежащих фактов… впрочем, об этом я уже говорил.

– Я понимаю, – сказал Богданов. – Но согласитесь, что лучше хоть какое-то объяснение, чем совсем никакого.

– Пожалуй, – согласился профессор. – Итак, гипотеза… Видите ли, у каждого народа есть свои поверья и легенды. И у каждого народа в таких поверьях имеются всяческие сущности. Очень упрощенно говоря, такие сущности делятся на две половины – на добрых и злых. Никакой народ не может прожить в этом мире, чтобы рано или поздно не придумать себе таких сущностей. Разумеется, и вьетнамцы не исключение.

– Да, я понимаю, – кивнул Богданов.

– Ну так вот, – продолжил профессор. – Их-то я и называю хтоническими существами. Добрых существ мы в данном случае касаться не будем. Скажем о всяческих… – Илья Семенович неопределенно повертел пальцами в воздухе.

– Вампирах, вурдалаках, упырях, – подсказал Богданов.

– Да, – кивнул профессор. – Верования во всю эту нечисть очень живучи. Это касается любого народа, даже самого цивилизованного. Правда, в представлении цивилизованных народов такие гипотетические существа постепенно меняют свою сущность и даже предположительный внешний облик… Ну да, впрочем, не будем вдаваться в такие тонкости. Сейчас они нам ни к чему. Разумеется, есть такие существа и в представлении вьетнамского народа. Как не быть! И, насколько мне известно, они, я имею в виду вьетнамцев, охотно и упорно в них верят. О, конечно же, не все вьетнамцы, но какая-то их часть – безусловно! Так вот: верят и при этом очень их опасаются. У всех народов отношения к таким существам примерно одинаковые, стало быть, и у вьетнамцев тоже. Ну а коль опасаются, то отсюда вывод. Почему бы тех же вьетнамцев не напугать тем, чего они опасаются? Возможно, американцы так и сделали. Задумка проста и по-своему остроумна. Вы говорите, вьетнамцы этих переодетых… словом, они их боятся?

– Да, так говорят, – подтвердил Богданов.

– Ну вот, видите, – казалось, профессор даже обрадовался таким словам Богданова. – Коль боятся, то отчего же не испугать?

– И в какую именно нечисть верят вьетнамцы? – спросил Богданов.

– Должно быть, в ту, в образе которой предстали перед ними американские солдаты, – ответил Илья Семенович. – Это же очевидная и элементарная логика. Должно быть, американцы, прежде чем вырядить своих солдат в соответствующие костюмы, изучили вьетнамские верования и, так сказать, вьетнамские страхи. Изучили – и предстали…

– Значит, вьетнамцы веруют в вампиров… – с сомнением произнес Богданов.

– А это не так и важно, – возразил профессор. – Во-первых, вы, насколько я понимаю, воочию не видели тех чудовищ, а только намереваетесь поохотиться на них…

– Да, это так, – согласился Богданов. – Только намереваемся.

– Ну вот, видите! А, стало быть, откуда вам известно в доподлинности, как они выглядят? Может, это вовсе и не вампиры – я имею в виду их внешний вид. А во-вторых, совсем не важно, как они выглядят. То есть в каком именно образе они предстали перед несчастными вьетнамцами.

– Это как же так? – не понял Богданов.

– Видите ли, практически во всех верованиях злобные существа обладают одной особенностью – они умеют перевоплощаться. И существа из вьетнамских поверий не исключение. Тут, знаете ли, главное вера. И в дополнение к ней – воображение. Ну а дальше, думаю, вам все понятно и без моих комментариев.

– Да, понятно, – задумчиво произнес Богданов, помолчал и спросил: – Значит, вы считаете, что это все же маскарад?

– Скорее всего, так и есть, – кивнул профессор.

– Что значит – скорее всего? – глянул на Тихого Богданов. – Что же, у вас есть и другая гипотеза?

– Да, есть, – не сразу ответил Илья Семенович. – Видите ли, в чем тут дело… Это очень необычная гипотеза. Скажу больше – почти никто, кроме меня самого и некоторых моих единомышленников, ее не разделяет. Ну как же! Наука должна базироваться на материальной основе – только на ней, и ни на чем больше… Поэтому ничего, кроме скепсиса и насмешек, эта моя гипотеза никогда не вызывала. Но что мы знаем о материи? Она не так и проста, как может показаться на первый взгляд… Возьмем, к примеру, древние письменные памятники тех же вьетнамцев и других народов, испокон веку обитавших с ними по соседству. В них, в тех памятниках, нет-нет да и промелькнет сообщение о том или ином хтоническом существе, представшем перед кем-то наяву. Да-да! Особенно такие существа активны в период всяческих смут и народных бед. А сейчас во Вьетнаме и есть такие смуты и беды… Так почему же этой хтони, кем бы она ни была, не предстать и на современном, так сказать, этапе? А может, эта самая хтонь – тоже проявление материализма, только его непознанной сути? В конце концов, хтонь в переводе на русский язык, да и на все другие языки тоже, означает «земля». Всего-навсего – земля. То есть предмет сугубо материальный. Вот в этом, по большому счету, и заключается суть моей версии. Так что же, вы тоже будете насмехаться над выжившим из ума профессором Ильей Семеновичем Тихим?

– Нет, не буду, – очень серьезно ответил Богданов. – Хочу лишь спросить: насколько такая версия может быть вероятна? Так сказать, в процентном отношении?

– В процентном отношении к чему? – глянул на Богданова профессор. – Вот видите, вы затрудняетесь с ответом на ваш же собственный вопрос! Тут ведь дело такое… Какое отношение непознанное явление может иметь к процентному отношению? В это можно верить или не верить, да и то на определенном этапе. То есть пока с