– Спасибо большое, Анечка.

– Нет, всё не так плохо, но мне кажется, что ты ставишь двоеточие и дефис не совсем к месту.

Для нее это замечание было верх бестактности, и она поспешила загладить несвойственную ей “резкость”:

– Но сам текст очень хороший!

Ещё я подозревал, что Ане просто скучно или даже страшно одной. Она и на работу-то, наверное, ходила потому, что одиночество её страшило больше чем работа, а семейное окружение больше чем одиночество. В результате этой нехитрой логической связки, как я понимаю, она, вместо того чтобы удачно выйти замуж устроилась к нам в контору, а потом, провожаемая сердечными приступами мамы и её сестры, переехала на съёмное жильё. Впрочем, эту информацию я услышал в коридорах и курилке нашей конторы. И еще услышал, что матушка её обладала разными связями и в конторе Аня была на особом счету у начальства, что не мешало всем остальным садиться ей, время от времени на шею.

– Теперь чтобы поехать куда-то, нужно пропуск получать, – сказала Аня вдруг. – Ты уже получал?

Фраза получилась двусмысленная и я потрогал свое еще не зажившее до конца лицо. история с гоблинами понемногу забывалась, но ссадины и синяки напоминали о ней.

– Пропуск нет, а так – да.

Она не сразу, но поняла мою шутку. Поняла и даже засмеялась. А это случалось с ней крайне редко.

Мне и самому нравились наши рабочие совещания, и я стал привыкать, и даже ждать их. И если, по какой-то причине, совещание отменялось или переносилось, то я начинал хандрить и даже кукситься.

– Хорошо, Артём, на сегодня, наверное, всё… – то ли подытожила, а то ли спросила Аня. – Завтра, если что созвонимся.

Когда я положил трубку, то настроение у меня было на редкость хорошее. Со мной вообще хорошее настроение случалось редко, а последние дни оно было таким регулярно. “Славная она – эта Аня” – подумал я и представил её конопатое лицо и волосы в мелкую рыжую кудряшку. Представил её стройную фигурку и вообще…

Стоило бы пройтись до магазина перед ужином, и я начал одеваться. А одеваясь, я фантазировал о том, что было бы здорово, если бы Аня, к примеру теперь тоже думала бы обо мне, и завтра, когда проснется, тоже бы думала. А ещё лучше, если бы она скучала и может даже бы и намекнула как-нибудь, о том, что она скучает. Открыв входную дверь, я окинул взглядом прихожую своей съёмной квартиры и покачал головой – не худо бы ремонт сделать косметический, а то стыдно в такую конуру девушку приглашать. Я снял жильё подешевле и помимо скромной обстановки оно еще и находилось за МКАД, что тоже не добавляло мне очков.

На улице было темно, и это было, кстати, потому что физия моя пока не зажила, а соседи у меня – люди любопытные и слишком уж часто, в последнее время, я давал повод обсуждать мою персону. Можно было бы и наплевать, но, как говориться: в миру живём. А с миром стоит жить в гармонии или он может решить, что ты ему не нужен. Я уже и забывать начал свои провалы за подкладку и планы строить на будущее, что со мной случалось крайне редко. Мой отец когда-то сказал, что я унылый тип, но и он не подозревал насколько: мир, в котором я живу, пытался избавиться от меня. Я знал, что все что со мной происходило – это не случайность. Я видел связи и закономерности, научился предугадывать …

И всё-таки меня в очередной раз застали врасплох: метров в тридцати от меня маячила высокая фигура в спортивном костюме, и фигура эта мне была, вне всякого сомнения, знакома. Такой, знаете, крепкий высокий парень с короткой стрижкой, торчит себе на спортивной площадке, но ни к брусьям, ни к перекладине не прикасается, вообще не двигается, как будто отдыхает и не хочет привлекать лишнего внимания, ведь во время карантина заниматься спортом было категорически запрещено, вот он и притаился в темноте. И не заметил бы я его, как наверное не замечали его все остальные кто проходил в этот поздний час мимо, но только выделяло этого парня странное свечение, будто и он и его спортивный костюм и его короткостриженая проломленная голова были намазаны фосфором и светились в темноте серо-зелёным цветом.

– Тебя не должно быть здесь, – сказал я тихо. – Это не твой мир.

Но он не слышал, он просто стоял на этой спортивной площадке и смотрел в мою сторону. Потом его фигура качнулась, будто бы кто-то толкнул этого бывшего спортсмена в спину, и он пошел на меня. Пошёл, как идут навстречу старым знакомым или бывшим жёнам. Пошёл не торопясь, неслышно ступая по земле. “И ведь не поможет никто” – вот о чем подумал я в этот момент и страшное одиночество навалилось на меня. Я стоял посреди ночного города и тысячи людей еще не спали в своих квартирах, но мне не к кому обратиться за помощью – это я понимал. А ещё я понимал, что надо бежать, но никак не мог себя заставить. И это не страх сковал мне ноги, а равнодушие, которое я никак не мог преодолеть. Бежать не получилось, но с места я всё-таки сдвинулся: я попятился назад, как кокетливая школьница отходит от компании мальчиков. Несколько раз я споткнулся, один раз почти упал, зацепившись ногой за край песочницы, но продолжал движение. Правда скорости моей не хватало, и мертвый приближался всё ближе и ближе и кто знает чем бы это закончилось, но вдруг во двор влетела машина и воздух наполнился тяжелыми басовыми нотами из сабвуфера. Это привело меня в чувство и сначала не очень быстро, но затем все быстрее перебирал я ногами и наконец заставил себя бежать.

“Почему – я?” – это стучало в моей голове. И нехитрая эта мысль не собиралась мою голову покидать. Я не спрашивал себя, что мне дальше делать или как мне помочь человечеству. Я даже дорогу выбирать был не в силах, а лишь плёлся в сторону Москвы, тем путём, которым обычно возила меня маршрутка. Я был жив, но разрыв материи неподалёку от моего дома и появление мёртвого гоблина, в смерти которого я был хоть и не виноват, но все же связан с нею, давило на меня непомерным чувством вины, за всё, что, как я подозревал случится дальше. Через МКАД я перешёл по подземному переходу и