Приближался тоннель; сидящие впереди обернулись и замахали руками, веля всем лечь.

Это была большая сходка: еще пятерых зацеперов подобрали в Днице, пятерку на следующей. Через несколько станций на крыше было уже сорок человек! Все радовались, снимали друг друга на камеру, обменивались рукопожатиями в хозяйственных перчатках. Проезжая вдоль длинной линии гаражей, снимали и свои пляшущие на стенах тени.

Повсюду раздавались крики:

– О-ло-ло!

– Это Спарта!

– Это руфрайд!

Кто-то размахивал российским флагом и кричал гимн.

С земли все показывали на нас пальцем и крутили у виска. Плевать. Наша цель ― вокзал. Но до него мы так и не доехали. За три станции заметили с десяток ментов, стоящих на платформе и по другую сторону рельсов. Кто-то донес!

– Облава! Облава! ― закричали все.

Началась паника. Кто-то сиганул с поезда еще до остановки, кто-то побежал по крыше. Мы с Тошкой помчались к межке и прозефирились внутрь. Кто-то последовал нашему примеру и юркнул за нами. Толпой со смехом вбежали в вагон. Пассажиры злобно уставились на нас. Сидящая у прохода пожилая женщина в огромной шляпе ткнула в нас пальцем и завизжала:

– Преступники! Бандиты! Вас всех по тюрьмам надо рассажать!

– А что мы сделали-то? ― на свою беду спросила я.

Я искренне не понимала, откуда такая ненависть!

– Какое хамство! Как не стыдно! Позоришь мать! ― верещала она тоненьким противным голосом. Тут же подхватили другие пассажиры:

– Бедные их родители! Завтра ведь придется хоронить своих детей…

– Да они, наверное, алкаши, им плевать.

– Мать случайно небось залетела…

– У нормальных родителей не получатся такие дети…

Все смотрели на нас осуждающе. А мы? Что мы им сделали?

Ситуацию спас Тотошка. Он подбежал к злобной старушенции, со словами «Цыц, бабка! Умолкни!» схватил ее за поля шляпы и, со всей силы дернув вниз, натянул шляпу на нос. Наблюдая, как бабка с воплями пытается выбраться из своей ловушки, мы взорвались хохотом и, пока пассажиры не очухались от шока, не завыли сиреной и не начали в нас чем-нибудь кидать, выбежали из вагона. В тамбуре посмотрели в окна. Основная часть ментов рванула за теми, кто спрыгнул с электрички. Нам могло и повезти.

Мы аккуратно рассосались по составу. Уже не бежали, а входили тихо, по одному по двое. Пассажиры, которых увлекло происходящее за окном, на нас не обращали никакого внимания. Менты прочесали вагоны, но не заметили нас: искали парней, сбившихся в большие кучки. Доехав до следующей станции, мы с Тошкой вышли из электрички и стали ждать обратную.

Дома я оказалась очень поздно. Ввалившись в окно, сразу упала на свою кровать и завернулась в одеяло.

– Вот появится эта мерзавка, шкуру спущу! Где она шляется?! ― в коридоре послышались шаги и крик отца.

– Успокойся, Олег, вот увидишь, Даша придет с минуты на минуту… ― ответила мама.

Дверь в комнату открылась.

– Олька, не спишь? ― спросил отец.

– Неа, читаю, ― ответила сестра.

– Дашка тебе случайно не говорила, во сколько придет?

– Так она дома давно. Вон, спит. Сказала, что у нее голова болит.

– Как дома?! А когда она пришла?

– Да час назад уже, а то и раньше.

– А мы ее с матерью ищем, думаем, гуляет где-то! Ну, раз дома, тогда ладно…

Отец вышел и закрыл дверь. Шума и крика больше не было слышно. Я убрала одеяло. Первым делом достала из кармана смятый полтинник и кинула Ольке. Потом сняла грязную одежду, всю в пыли и мазуте, и тихонько, на цыпочках, прошла в ванную. После душа вернулась в комнату, опять упала на кровать и заснула уже в полете.

* * *

Весь следующий день мы катались на «собаке». Обратно до города доехать не получилось: электричка встала на одной из станций и по техническим причинам дальше не поехала. Такое происходило частенько.

Домой мы шли пешком по рельсам. Путь занял два часа. Железная дорога, поросшая по бокам еловым лесом, прямой линией уходила так далеко вперед, насколько хватало глаз.

– Тотош, как думаешь, что нужно человеку для того, чтобы почувствовать жизнь? ― спросила я, вдыхая смесь запахов мазута и хвои.

– Ммм… ― Друг напряженно задумался. ― Может, узнать, что такое смегть? Если не знать, что такое минус, никогда не поймешь, что такое плюс.

– Логично, ― кивнула я. ― А что еще? Что, например, нужно именно тебе для того, чтобы почувствовать вкус жизни?

– Выпгыгнуть из движущегося поезда!

– Засчитано. А что еще?

– Так нечестно! ― возмутился он. ― Тепегь твоя очегедь.

– Ммм… Переспать с парнем.

– Пегеспать с девушкой.

– Сделать ирокез.

– Купить спогтивную тачку.

– Танцевать без трусов.

– Избить кого-нибудь.

– Что? ― Я во все глаза посмотрела на друга. Он всегда казался мне ярым пацифистом.

– Ну, ― Тошка смутился. ― Это из той же опегы, что плюс-минус и жизнь-смегть. Никогда не узнаешь, что такое миг, пока не поймешь, что значит война.

– Окей, продолжаю. Поцеловаться с чужим парнем.

– Уехать жить на моге.

– Заняться сексом на публике.

– Ммм… Ходить голым по улицам.

– Узнать, что такое любовь.

– Потегять любовь.

– Ты опять уходишь в свой плюс-минус? Принято. Хмм…

– Ну, думай, что еще? ― поторопил Тотошка.

– Я не знаю…

– Что, пгоиггала?

– Нет… я сейчас… Вертится на языке.

– Тги секунды.

– Сейчас…

– Две…

– Украсть…

– Одна… Ноль!

– Украсть единорога! ― быстро сказала я.

Мы остановились, несколько секунд тупо смотрели друг на друга, а потом прыснули.

– Что? ― Тотошка схватился за живот. ― Чтобы почувствовать вкус жизни, нужно укгасть единогога? Где? Где мы его возьмем?

– Я не знаю! ― Я задыхалась от смеха.

Болтать было весело, но за два часа пути мы жутко устали и натерли мозоли. Дико захотелось пить, и пришлось свернуть с железки к магазину.

Мы сидели в теньке на ступеньках и жадно пили холодный лимонад, когда вдруг услышали голоса, топот и смех. Сбоку к магазину кто-то подходил, судя по голосам, ― толпа парней. Тревога! Я вскочила и хотела уже убежать и спрятаться с другой стороны здания, но не успела… столкнулась нос к носу со здоровенной фигурой.