– А как мамка-то, замуж не вышла, нет? А что, отец-то появляется у вас? А про Ляльку-то Бахрушину слышал, нет?

– Что… про Ляльку?

– Не слышал?! Ну как же, как же! Скандал-то какой летом был, ты что! Дачники прямо так и съехали посреди сезона!

– Да что было-то?!

Нюра придвинулась поближе и зашептала:

– Любов у нее была с дачником, вот что! Что уж и как, не знаю, я свечку не держала, но съехать – съехали. Моментом. Коне-ечно, такая девка выросла – ядреная, кровь с молоком, глаз да глаз нужен…

Сашка не поверил.

И поверил.

Потому что сам о чем-то подобном догадывался – Ольга была так уверена в себе, так гордо несла себя по жизни и так насмешливо смотрела, словно знала что-то, о чем они все, несмышленыши, и понятия не имели. Так вот оно что, думал он. Вот, значит, как! Он смутно помнил этого дачника, отцовского приятеля – видел его мельком, когда зачем-то заходил к Бахрушиным перед отъездом на Селигер. Так, ничего особенного, мужик как мужик. Уже старый. У калитки Сорокина ждала Светка, не до посторонних мужиков ему было…

Весь следующий день он украдкой рассматривал Ольгу, а когда ехал домой, увидел в окно автобуса, что она идет в компании с физруком, и выскочил на следующей же остановке – Оля, заметив его мрачное лицо, насмешливо улыбнулась и ушла вперед, а физрук, которому Сашка загородил дорогу, недовольно спросил, глядя Бахрушиной вслед:

– Что тебе, Сорокин?

Сашка огляделся по сторонам – вокруг не было ни души:

– А вам что, Юрь Серьгеич? Вы что это – к Бахрушиной клеитесь? Она, между прочим, несовершеннолетняя, а вы вроде как женаты? Или я ошибаюсь?

– Ты… ты что себе позволяешь, Сорокин! Ты вообще в своем уме?!

– Я вас предупредил, так что смотрите!

И, бросив растерянного физрука, Сашка помчался догонять Ляльку. Она шла ровным размеренным шагом – Сорокин знал, что она ходит пешком каждый день в любую погоду. Услышав, как он пыхтит у нее за спиной, Ольга остановилась:

– Ну что это за цирк ты устроил?

Он никак не мог отдышаться:

– Какой… еще… цирк! Это ты… Что ты вытворяешь, а? Ты что с ним кокетничаешь?! Он тебе в отцы годится!

– Да ладно, он всего-то лет на семь нас старше!

– А я что говорю!

– А может быть, мне нравятся зрелые мужчины. И ничего я не кокетничаю. Просто Юрий Сергеевич сильно впечатлился моими выдающимися спортивными достижениями, только и всего.

– Да? А может, он твоими выдающимися сиськами впечатлился?!

– Может быть. Я смотрю, они и тебе покоя не дают, да, Сорокин?!

Лялька вдруг шагнула вперед и на секунду прижалась к нему крепкой грудью – он сразу взмок от пота, – а она посмотрела на него, сузив от злости глаза, и сказала:

– И вообще, тебе-то какое дело? Ты мне кто – брат, сват?

– Я? Я – друг…

– Да что ты? А мне казалось, ты Светке Заварзиной друг. Вы, говорят, так сладко с ней дружили на Селигере! А до этого с кем ты… дружил? С Надей Гавриловой? Или нет, с Жанной! Или с обеими сразу?

– Я парень, а ты девушка! Ты не должна…

– Ах вот оно что! Тебе, значит, можно, а мне нельзя, потому что я девушка!

– А может, ты уже и не девушка, а, Бахрушина? Что это там у вас летом было?

Рядом вдруг зашипели, раскрываясь, двери автобуса – оказывается, они уже стояли на остановке. Лялька села в автобус и уехала. А Сашка пошел домой, кипя от злости и ревности. А тут еще мать, вернувшись с родительского собрания, вдруг выдала:

– Да, славные вещи мне про тебя рассказывают!

Сашка смотрел на нее с недоумением – учился он хорошо, просто лез из кожи: Лялька ему больше не помогала, а он не мог себе позволить быть хуже Бахрушиной. Если уж не получалось быть лучше.

– Мам, ты о чем?

Мать разглядывала его с каким-то брезгливым недоумением:

– Как ты похож на отца, господи!

Как Сашка ни презирал отца, он до сих пор невольно расплывался в улыбке, когда знакомые, особенно женщины, говорили ему: «Ах, как на папу похож!» Но из материнских уст это звучало совсем по-другому: не похвалой, а осуждением.

– А на кого я могу быть похож, по-твоему?!

Но мать не слушала:

– Ты, говорят, у нас прямо герой-любовник? Меняешь женщин, как перчатки?

Сашка вспыхнул:

– Это тебе Лялька нажаловалась?!

– Нет, не она. А что, и Ляле есть на что жаловаться? Интересно! Нет, со мной мама Жанны поговорила. Страдает, говорит, девочка. Сын ваш, говорит, поматросил и бросил!

– Мам, ну кого ты слушаешь? Эта Жанка – такая же дура, как ее мать!

– А ты у меня такой умный, что дальше некуда! Смотри, сделаешь кому-нибудь ребенка, сам воспитывать будешь, копейки не дам.

– Мам, ну что ты такое говоришь, в самом-то деле! Просто кошмар какой-то. Что я, дурак?

– Уж и не знаю…

Он чуть не сгорел от стыда во время этого разговора, но ему даже польстило, что мать про него так думает: на самом деле он еще ни разу ни с кем не переспал. Он-то был вовсе не прочь, но девчонки как раз дурами не были. Дальше всего он зашел со Светкой, но ее он и сам побаивался – на ней точно пришлось бы жениться. Не-е, ни за что! Может, поэтому его так мучило предполагаемое Лялькино падение? Неужели и тут она его обошла?!

Пару дней он, словно маньяк, следил за Бахрушиной взглядом, пытаясь понять, правда или нет то, что ему мерещится. А потом попался. Шел урок химии, учительница что-то рассказывала о кремнийорганических соединениях, а он не мог отвести глаз от Ольги, которая, скромно опустив ресницы, прилежно писала в тетради – он видел ее в профиль. Сашка чувствовал, что Лялька уже давно поняла все, что с ним происходит, и знает, что он на нее смотрит, но не взглянула ни разу, а только иногда чуть улыбалась, и тогда на щеке вздрагивала ямочка. Тонкая прядь светлых волос падала на лоб, и Ольга заправляла ее за ухо небрежным жестом…

– Сорокин! Может быть, ты перестанешь пялиться на Бахрушину и ответишь на мой вопрос?!

Сашка встал, с трудом приходя в себя. Никакого вопроса он не слышал.

– Ну? Сорокин? Я, конечно, понимаю, что Бахрушина гораздо привлекательнее кремнийорганических соединений, но про них я рассказываю впервые, а Бахрушину ты имеешь возможность наблюдать каждый день.

Как он мог настолько забыться на химии! Вера Федоровна, их классная руководительница, была весьма остра на язык и могла так приложить, что «двойка» казалась подарком судьбы по сравнению с ее устным разносом.

– А Сорокина моя грудь очень волнует, Вера Федоровна. Он любитель крупных форм, как тут недавно выяснилось.