которая будет проводить одинокие дни, когда вы на Рождество – в Литве, в Масленицу – на Руси, в Святки поедете в Мазовию за зверем?

Король рассмеялся.

– Дайте мне такую, которая бы сумела удержать меня при себе.

Збышек пожал плечами.

– Не знаю такой… а знаю то, – сказал он, – что Офка, вдовствующая Чешская королева, не будет для вас той, какую желаете. Что же говорить про других!

Король опустил глаза и через минуту шепнул:

– Нужно кого-нибудь послать к Офке, чтобы увидел её и познакомился, и дал мне отчёт… но я не настаиваю на ней. Дайте мне русинку, такую, какой была моя мать.

Удивлённый ксендз отступил на несколько шагов.

– Значит, уже что-то новое? – спросил он. – Не короля Римского сваты?

Ягайлло отвечал улыбкой и кивком головы.

– Я рад бы жениться на русинке, – добавил он.

Олесницкий стоял грустно-задумчивый.

– Вы мне не верите, – сказал он, – спросите других духовных лиц, милостивый король, посоветует ли вам кто-нибудь из них брак против отчётливого приговора папы.

Обеспокоенный Ягайлло, услышав это, сел и опёрся на руку. Олесницкий глядел на него, как на ребёнка, упирарающегося чего-то поглядеть, с жалостью и любовью вместе.

– Раз вы не хотите, чтобы я брал жену из рук короля Римского, – сказал он через минуту, – ну, тогда помогите мне с другой. Я без жены быть дольше не могу и не хочу. Витовт мне сватает свою племянницу.

Этого имени Олесницкому было достаточно, чтобы пробудить недоверие и породить беспокойство. Он встал, взволнованный, со стула, бормоча: «Витовт, Витовт!»

Ягайлло внимательно на него смотрел.

– Девушка молодая и красивая, – прибавил он. – Кто же знает! Может, Бог окажет мне милость и даст потомство. Не лучше ли, чтобы у нас был пан моей крови, чем приёмного зятя для Ядвиги?

Збышек, не желая спорить, не отвечал, погружённый в мысли.

– Витовт? – повторил он после долгого молчания. – Это для меня непонятная вещь. Я боюсь его и подозреваю.

Ягайлло живо прервал:

– Я люблю его, – ответил он. – Это наша кровь, а семья наша мне дорога. Муж великого ума и храбрый рыцарь. – Но, как рыцарь, он жаден до захватов и царствования, – вставил Збышек.

– Сонька создана мне в жёны, – продолжал, уже идя напролом, король. – Наши русинки прячутся за решёткой, взаперти. Света не видят, развлечений не любят, скромные и набожные… не такие, как ваши, женщины, жадные до веселья и смеха. Мне как раз такую нужно.

– Сколько ей лет? – спросил Олесницкий.

Король отвечал ему только бормотанием.

– Полвека разницы, милостивый король, если не ошибаюсь, – подхватил Збышек. – Кто же вам, желая добра, посоветовал такой брак, когда всякий, даже с женщиной постарше, ненужный и грешный?

– Вы предпочитаете, чтобы я любовниц имел? – подхватил живо Ягайлло.

Олесницкий поднял плечи и отступил на несколько шагов, не дав ответа.

Эта новая мысль короля, родившаяся из-под шёпота Витовта, казалась ему угрожающей, срочно ему было разведать, послушать и вооружиться против неё. Поэтому Збышек встал и, не возобновляя об этом разговора, попрощался с королём.

Ягайлло, следуя за ним глазами, не остановил его, остался один. В уме он уже искал себе союзников против Збышка, которые бы поддержали брак.

Скоро после этого ему объявили о епископе Войцехе. Тот совсем иначе обходился с королём. Ягайлло бывал с ним более свободен, смел и весел, потому что в нём никогда не находил такого строгого судью и учителя.

Король вышел к двери ему навстречу с весёлым лицом. – Вы видите, волки меня не съели, – воскликнул он, – я снова в Кракове. Один медведь хотел раздавить мои кости, но я ему копьё вбил под лопатку, и не цапнул.

Говоря это, король движением рук показывал, как победил противника. Наконец они оба сели.

– Вы, отец мой, более разумны, чем они тут все, – сказал он мягко, сияющим лицом обращаясь к епископу Войцеху. – Вы мне тоже должны говорить правду. Может ли быть Богу неприятным, когда человек хочет жену взять и потомство иметь?

Епископ опустил голову.

– Напротив, костёл наказывает мирянам брак, – отпарировал он тихо, – но… но…

– Но что, отец мой?

– Но браки бывают разные, – сказал Войцех со смирением. – Вы сами, милостивый пане, знаете, сколько претерпели из-за последних, а я также натерпелся от покойной королевы за то, что не хотел приложить печати.

– Зачем же вспоминаете? – спросил грустно Ягайлло. – Всё это прошло.

– Но наука осталась, – прибавил Ястжебец.

– У меня нет помоства, – отозвался король быстро. – Я должен его иметь, хочу жениться и должен…

На так решительно выраженную волю короля епископ ничего не ответил, многозначительно покачал головой, как бы сдавался ей.

– Я вам прямо во всём признаюсь, – сказал король. – Сигизмунд мне сватает, а из его руки вы боитесь жены, ну, тогда плмянницу Витовта, русинку, возьму; что вы имеете против этого?

Епископ задумался так же, как раньше Олесницкий.

– Милостивый король, – сказал он после долгого раздумья, – я ни советовать вам, ни отговаривать вас не хотел бы. Не вижу ничего плохого в женитьбе, но и хорошего не вижу, возраст у вас преклонный, папа, отец наш, запретил вам повторно жениться.

– Папа мне разрешит! – выкрикнул король. – Пошлю в Рим, поцелую ему руку.

Ястжебец уже молчал – но лицо его облачилось грустью; король тщетно ждал ответа.

– Вы не против? – спросил король.

– Я клирик, – ответил послушно епископ, – нахожусь под властью папы римского. Что он скажет, для меня свято… значит, советовать против этого?

Ягайлло вздрогнул.

– Я другого от вас ожидал, – начал он с горьким выражением, – вы знаете, что я всегда был к вам добр и милостив, также ожидал взаимной милости. Хотите, чтобы я так сиротой, один окончил жизнь? Вы удивляетесь, что меня притягивает охота, а что же мне делать в замке? Править мне не даёте, потому что правите за меня сами; быть счастливым мне не позволяете…

Он говорил почти со слезами, а епископ сидел задумчивый.

– Милостивый король, – сказал он, – чем поможет, если я не буду сопротивляться вашей воле? Я тут не один… спросите других. Если согласятся они, я вряд ли буду сопротивляться.

– Я говорил со Збышком, – вставил король, – но с ним…

Он не докончил.

– Говорите с ним и заступитесь за меня, – прибавил он, – убедите его аргументами.

У ксендза Войцеха пробежала по губам улыбка.

– Олесницкого я ни сломить, ни убедить не сумею, – сказал он, – он повалил бы меня на землю как копьё Кикерица.

Это остроумие Ягайлло нашёл метким, громко рассмеялся.

– О, этот Збышек! – воскликнул он. – Этот Збышек, которого я сам себе на голову воспитал и поднял… а теперь должен его слушать!

Епископ не