— Вот это жизнь! Люба, ты даже не представляешь, где я была и что видела! Рынок раз в десять больше нашего базарчика у собеса. И чего там только нет! — восклицала Сима, эмоционально размахивая руками. — Там такие жеребцы, Любка! На дыбы встают, копытами бьют, гривы до полу, спины лоснятся, глазками хлопают, зубками щелкают! Нам бы хоть одного такого на племя — жеребята получились бы просто загляденье!

Любаша, охая и ахая, развесив уши, слушала подругу.

— А чуханы-то какие! От молочных до таких огроменных, что у меня чуть глаза на лоб не полезли! И козы там с овцами, и коровы, и птица разная: от почтовых голубей до павлинов. А снеди различной — видимо-невидимо! Но больше всего нас с Наськой наряды привлекли — вот уж где можно разгуляться! Отрезы шелка и порчи, бусики из цветастых камушков да браслеты местного умельца. Бабы так и кружат у тех прилавков.

— Ткань, говоришь, красивая есть? — с горящими глазами поинтересовалась Люба.

— Есть, есть. — отмахнулась Сима. — Но я нам уже купила по готовому парчовому сарафану.

— Как, на хозяйские деньги? — Любаша удивленно выпучила глаза. — А если…

— В лягушек точно не превратит! А ежели шокером по попе щелкнет, так, то для здоровья полезно. — похихикивала Сима, разворачивая свернутые сарафаны. — Вот, подруга, твой синий, а мой — красный. Гляди, какие цветы по подолам разрослись, ну не платья, а клумбы! У нас такой красоты вовек не сыщешь — все синтетика да нейлон. Айда мерить!

— Сима, а ежели нас Кощей в обновках увидит, сразу просечет, что ты деньги его умыкнула.

— И то верно. А давай-ка, подруга, сарафанчики-то пока побережем, а я постараюсь с этого ирода еще золотишка стребовать. — хитро предложила Серафима. — А там, глядишь, и по два сарафана у нас будет.

— А как ты думаешь с него это золото-то стрясти? — не унималась Люба.

— Доверься мне, подруга, я своего не упущу. Он у меня еще шелковым станет да по струночке ходить будет. — уверенно произнесла Фима.

— Ох, подруга, с огнем играешь, — хохотнула Любаша, — смотри, твоя ж задница пострадает.

Женщина, ничего не ответив, сгребла сарафаны в кучу и быстро унесла их в комнату.

Кухня.

Тем временем Любаша принялась собирать на стол. Вся троица, вернувшаяся из города наверняка очень голодна. Уж новая то хозяйка кухни непременно всех накормит, никого голодным спать не отпустит. Чай, не прежняя кухарка, что хозяину слово против боялась сказать. А вот Люба ничего не боится, ведь у нее вон какая защита — Сима, положившая глаз на самого Кощея. А она-то баба боевая! Приручит костлявого.

Подстегнутая собственными размышлениями, женщина поставила в центр стола, источающий божественный аромат чугунок с ярко-бардовым наваристым борщом, щедро приправленным сметанкой, чесночком да свежей зеленью. Повариха, как юла крутилась по кухне, метая на стол все новые и новые блюда: овощная и мясная нарезка, сырок, а рядом на тарелку положила несколько пышущих жаром лепешек с зеленым луком, и поставила кружки с холодным игристым квасом.

"Ну вот и все." — подумала Любаша.

Она устало плюхнулась на скамью, нервно теребя краешек передника. Когда все слуги соберутся к столу, вот удивятся — стол у нее получился не хуже хозяйского!

Любаша, пока была занята своим делом, не заметила, как в кухне появился Кузьма.

Глаза мохнатого мужика жадно оглядывали стол — он еще никогда не видел такого изобилия блюд, и чтобы они причитались не хозяину, а обслуге.

Сглатывая слюну, он переступал с ноги на ногу, не решаясь присесть за стол.

— Ну, — усмехнулась Любаша, — чего стоишь-то? Иди умойся, да бегом за стол, пока все не остыло.

Уговаривать Кузьму не пришлось — он тут же бросился из кухни во двор, где находился колодец с водой. Через пару минут, с влажными волосами, освежившийся мужик уже сидел за столом, взглядом пожирая все, до чего дотягивался его алчущий взор.

— Подожди, Кузьма, — добродушно улыбнулась женщина. — Вот сейчас Серафима и Настя придут, тогда и сядем все трапезничать.

На что тот лишь кивнул, терпеливо ожидая женщин.

Благо, ждать долго не пришлось — Сима вместе с Настей появились всего минуты через три.

— О, как ты быстро управилась, Любаша! — воодушевленно воскликнула Фима, тут же усаживаясь за стол.

— Ну так, столько лет проработать поваром в советской столовой, это тебе не хухры-мухры — отпечаток свой оставило. Да и готовить я люблю. Ладно, давайте уже ужинать, а то у нас еще дел невпроворот.

Не сговариваясь, вся честная компания принялась поглощать еду, запивая холодненьким кваском.

— Ну, Сим, что там на счет работников? — жуя, поинтересовалась Люба.

— А что с ними? — вопросительно приподняв одну бровь, ответила вопросом на вопрос Сима. — Все с ними нормально. Завтра поутру приедут. А благодаря Наське, один плотник нам достался бесплатно — на чем мы и сэкономили. Чернавка тоже с ними прибудет.

— Чернавка? — удивилась Люба, делая глоток из кружки.

— Это тут у них так обычная служанка называется. Она ж всю черную, ну, то есть грязную работу по дому делает.

— Вот оно что, — задумчиво протянула женщина. — Слушай, плотники и прислуга, это, конечно, хорошо, но мне бы на кухне не помешал помощник, или помощница.

— Так ты Настю-то себе и возьми в подмастерья.

Девушка, до этого быстро поглощая маленькими кусочками горячие лепешки и периодически макая ими в миску с супом, замерла, поняв, что речь о ней идет.

Чтоб ее, обычную прислугу, да в поварята определили — небывалая удача!

— Я согласна! — тут же откликнулась она, пытаясь быстро прожевать.

— Ты смотри, какая прыткая. — хохотнула Любаша, весело глядя на смутившуюся девушку. — Ладно, так и быть, возьму тебя в свои ученицы — будешь мне по кухне помогать.

— Ну вот и ладушки, — хлопнула в ладоши Сима. — А чернавок, если будет нужно, мы еще потом наберем. Теперь, главное — Кощея на золотишко развести, да так, чтобы нам еще на новенькие сарафанчики выкроить получилось. — И тут ей в голову пришла идея: — О! А я у него потребую деньги на новую одежду для прислуги, чтобы они не ходили, как оборванцы, а подчеркивали статус грозного господина.

— Ну, Сима, — восхитилась Любаша, во все глаза глядя на подругу. — Ну ты и голова! В нее бы еще мозгов побольше, и цены бы тебе не было.

Кузьма, жуя лепешку, подавился, начав кашлять, точно в приступе, из глаз брызнули слезы.

— Ох, ты ж, горемычный, — запричитала Любаша, хлопая мужика кулаком по спине, — что ж ты торопишься-то?

Кузьма же, кое-как прочистив горло, в ужасе уставился на Любашу, а та, в свою очередь, непонимающе смотрела на него.