знаю, что я задумала. Просто скидываю всю свою одежду на пол и ищу хоть что-нибудь без розового цвета. Зачем? Надеюсь столкнуться с Мироном не в образе нежной девочки? И что? Показать, что у меня есть свое мнение? Или лишний раз доказать, что его нет, потому что от розового я избавилась после его слов?

Какой ужас!

Но мне и самой не нравится этот цвет! И вообще, зачем я думаю, как он меня воспримет, если знаю, что его отношение ко мне уже ничего не изменит? Он решил меня ненавидеть еще до того, как узнал. Так что любые мои действия будут им восприниматься, как что-то плохое.

Нахожу комбинезон с шортами из легкой ткани насыщено-синего цвета и надеваю его. Вот так. Этот цвет очень подходит к моим глазам, а еще он мне нравится. Думаю, пора прекращать слушать маму, которая далеко. На расстоянии вряд ли я ее разочарую, верно?

Никита ждет меня у раздвижных дверей, выходящих во двор. Тут недалеко от сада разбита огромная площадка с качелями, горками, батутом. А еще здесь установлен небольшой комплекс с трамплинами для катаний на скейтборде.

Еще из экскурсии с отцом мне стало известно, что трамплины ставили специально для Мирона — он любит кататься на скейтборде.

Вот и сейчас он здесь...

— Сначала качели! — громко предлагает Никита, подпрыгнув возле меня. И привлекает внимание своего брата.

Мирон как раз наступает носком красных кед на один из краев скейтборда и ловко подхватывает другой край пальцами рук, вздернув голову на нас. Смотрит на меня секунду цепким взглядом, а затем, отвернувшись, усмехается.

Ну вот он и решил, что переоделась я из-за его слов.

— Как скажешь, Никит, — стараюсь я улыбнуться брату.

Пока брат по большей части развлекает себя сам, я стараюсь не смотреть на Мирона. Но, конечно же, смотрю. О, он прекрасный скейтбордист. Папа сообщил мне тогда, что он катается с десяти лет — восемь лет непрерывного опыта! Именно поэтому мой взор тянет в сторону трамплинов. Из-за мастерства Мирона. Из-за его смелости заниматься тем, что он любит. И не по какой причине больше. Да-да.

Он, кстати, напротив, интереса к нам не проявляет, сосредоточившись на своем занятии.

Вот и хорошо, верно?

А затем Никита уговаривает меня попрыгать на батуте...

Мы держимся за руки и пытаемся найти общий ритм в прыжках. Выходит плохо, и Никита так заразительно хохочет, что и я не сдерживаюсь — тоже громко смеюсь. Сейчас меня не занимают никакие мысли, кроме одной — продолжать веселить брата. Потому что его звонкий смех... Это по-настоящему круто!

В итоге мы оба так устаем, что на очередном прыжке расцепляем руки и валимся на спину, по инерции еще подпрыгивая на месте и смеясь.

— Я за водой, Люб. Тебе принести? — тут же поднимается Никита и спускается вниз.

— Да, спасибо, — продолжаю я лежать на спине, тяжело дыша.

Совсем загнал меня братик. Я улыбаюсь, любуясь голубым, чистым небом. Настроение прекрасное — позитив Никиты затмил все сегодняшние невзгоды, случившиеся со мной. Мой личный маленький антидепрессант.

Наконец я решаюсь встать: перекатываюсь на пузо, опираюсь ладошками в упругую мягкость полотна, поднимаю голову и... Натыкаюсь на внимательный взгляд Мирона. Оказывается, он сидит на лавочке недалеко от батута. Интересно, как долго?

Шею и лицо начинает печь от смущения, я наконец отвожу глаза и поднимаюсь на ноги. Иду к выходу, стараясь не думать, как, должно быть, неуклюже выгляжу. Словно утка — туда-сюда, туда-сюда. Ох, скорей бы добраться!

А когда я обуваю сандалии, понимаю, что не знаю, куда себя деть. Ведь Мирон продолжает сидеть на лавочке и смотреть на меня. Как странно, да?

Ситуацию, впрочем, как всегда, спасает Никита. Он появляется в дверях и взволнованно сообщает:

— Люба, Мирон, пора на ужин! Мы его чуть не пропустили, представляете?

Я бессознательно улыбаюсь его тревоге, а затем перевожу взгляд на парня — он тоже улыбается брату одними губами и поднимается. Мне ничего не остается, кроме как идти за ним следом.

В дверях Мирон неожиданно останавливается и резко поворачивается ко мне лицом. Нас вновь разделяет не более десяти сантиметров, и мое сердце очень бурно реагирует на его близость, помчавшись вскачь. Смотрю в его невероятные глаза, которые, между прочим, умеют быть ледяными, и почти не дышу.

— Обидишь моего брата — будешь иметь дело уже со мной. Поняла?

— Я... я и не планировала его обижать. С чего бы мне? — спрашиваю я ошарашено.

Взгляд Мирона вдруг меняется: из угрожающего становится любопытным.

— Ты меня все больше озадачиваешь, фенек. Но в конце концов я узнаю твои замыслы. Даю слово.

«Какие такие замыслы?» — удивляюсь я еще больше. И оказывается, вслух.

— Тебе лучше знать, — усмехается он и заходит в дом, бросив напоследок: — Хорошо, что сменила розовый. И не думай, что я не догадался, с какой целью.

Вот же!.. Черт!

И пусть я позволила себе ругаться мысленно, я все равно опасливо прикрываю рот ладонью. Невыносимый! Вынуждает меня злиться, а потому и не следить за своими мыслями!

Уму непостижимо как я сейчас зла... И мне ужасно не нравится это состояние. Оно меня пугает!

Стараюсь дышать ровно, расслабляю пальцы, которые сжимала в кулаки, прикрываю глаза. Я надела этот комбинезон ради себя. Не ради него. И неважно, какую он там себе придумал якобы мою цель, о которой, видите ли, догадался. Умник нашелся. Вот. Да.

Я выдыхаю, встряхиваю головой и иду в столовую.

Все уже на своих местах. Ждут меня. И мне мгновенно становится стыдно за свою неконтролируемую вспышку злости. Я вежливо желаю всем доброго вечера и прошу прощения за задержку, на что Галина хмыкает, но молчит.

Папа интересуется у меня, как прошел день, спрашивает, нормально ли я добралась до дома, и вот тут в разговор вмешивается Галина:

— О, дорогой. Мне срочно нужно было по делам, потому Любе пришлось взять такси. Но я уверена в том, что ты доехала с комфортом, верно, Любочка?

— Верно, — усмехается Мирон.

Галина бросает на него озадаченный взгляд, а Никита объясняет:

— Я попросил Мирона ее забрать, а затем мы все гуляли во дворе, и даже попрыгали с Любой на батуте! Нам было очень весело!

— Рад за вас, Ник, — улыбается ему папа, кивает, кажется, с благодарностью Мирону, а затем спрашивает у Галины: — Очередная распродажа в ЦУМе, которую нельзя было