— Она никогда не будет в безопасности, — прищурился Рик. — Ах он ублюдок.

— Ну да ладно… — Максу совершенно не хотелось сейчас размышлять о будущем. Настоящего было вполне достаточно. Особенно учитывая, что ребенок зашевелился. Возможно, они разбудили его разговором. Или девочка проснулась, почувствовав напряжение Макса. Хныканье переросло в плач, и Рик с Джетом заерзали, чувствуя себя неловко.

На плач появилась медсестра с бутылочкой.

— Похоже, у нас ужин. Сейчас папа нас покормит. — Она протянула бутылочку Максу.

— Мне кажется, у вас лучше получится, — пробормотал он.

Плач усиливался. У Джета запищал пейджер, и он потянулся за ним, чтобы прочитать сообщение, — с очевидным облегчением, в то время как Макс пытался справиться с бутылочкой и попасть соской в ротик младенца.

— Надо идти, — сказал Джет. — Прости, дружище. Я вернусь позже.

— И я с тобой, — спохватился Рик. Похоже, опыт кормления грудных детей не казался ему забавным.

Джет оглянулся на Макса:

— Хочешь, я подыщу тебе замену на завтрашнее дежурство?

Малышке наконец удалось ухватить соску, и теперь она пыталась сосать. Макс наклонял бутылочку, пытаясь облегчить процесс. Девочка удвоила усилия, в то же время уставившись своими темными глазами на мужчину, который, казалось, не понимал, что делает. Но вот, наконец, она попробовала молоко, и дело пошло на лад.

— Макс? — повторил Джет.

— А… да, пожалуй, это было бы кстати. — Макс не мог отвести взгляд от ребенка и поэтому даже не пытался поднять голову. — Пожалуй, в ближайшее время я не смогу отлучиться.

Элли заблудилась. Было темно. Очень темно. Возможно, она в лесу. Там опасно. Дикие звери или ветки деревьев царапали и ранили. Что-то сбило ее с ног, и она упала и ударилась настолько сильно, что боль не хотела отступать. И страх. Она бежала, но не могла понять, убегает ли от того, что вызывает этот страх, или приближается к чему-то столь желанному, ради чего она готова прорываться сквозь этот ужасный лес.

Вдруг, вопреки боли и страху, она почувствовала защиту. Как будто что-то… нет, кто-то наблюдал за ней. Ангел-хранитель, но настолько темный, что его было не видно в этой черноте. Иногда ей казалось, что она видит какое-то движение в этой чернильной тьме, но каждый раз оно исчезало, часто под напором новой волны боли, и она вновь оставалась в абсолютном одиночестве.

Время остановилось. Казалось, что она находится здесь вечно, и, когда место вдруг изменилось и откуда-то начал сочиться свет, ей стало еще более неуютно и страшно.

— Элли? Ты слышишь меня?

Она слышала, но не могла понять, чей это голос. Было ясно одно — она уже слышала его раньше. И он ей нравился. Нравился, потому что приносил чувство безопасности. «Говори, — безмолвно умоляла она. — Я хочу чувствовать твой голос». Кажется, нужно было сказать «слышать»… Но она в действительности могла его чувствовать. Он обволакивал ее, словно мягкое одеяло, чтобы сохранить тепло, но в то же время в нем была и жесткость, с помощью которой он прокладывал путь в каждую клетку ее тела. Странным образом он смягчал боль, и она отступала в дальние уголки сознания, становилась слабой и незаметной. Голос проникал в самую глубину:

— Ты можешь открыть глаза?

Элли попыталась, но веки налились свинцовой тяжестью, и она не могла их разомкнуть, хотя ощущала обнадеживающее движение.

— Проснись, Элли. — Голос тоже звучал обнадеживающе. — Здесь есть кое-кто, кто хотел бы с тобой познакомиться.

Она сделала еще одну попытку. Напряглась изо всех сил, потому что обладатель голоса хотел, чтобы у нее получилось, заставил ее ощутить, что это важно. Важнее всего в данный момент, и поэтому она забыла обо всем остальном, даже о боли, сидящей глубоко внутри. И медленно, с усилием открыла глаза. Ударил ослепительно-яркий свет, в котором она могла разглядеть лишь нечеткое пятно. Большое темное пятно, мимолетно напомнившее ей о том ужасном месте, где она провела целую вечность. Вспышка воспоминания была тревожной, но следы страха сразу же исчезли, оставляя странно приятное чувство. Очертания пятна чем-то напоминали того ангела в лесу, которого она стремилась рассмотреть, но он постоянно исчезал, растворяясь в темноте.

Элли моргнула, и обрывки сна исчезли. Глаза наконец приспособились к свету, и она смогла разглядеть лицо, склонившееся над ней. Темные волосы, настолько волнистые, что почти кудрявые, которые отказывались лежать ровно, придавая лицу несколько плутовское выражение. Правильные черты лица и жесткий подбородок, не видевший бритвы как минимум несколько дней. Темные глаза, пристально разглядывавшие ее, и губы, сложенные в ободряющей улыбке. Самой красивой улыбке, которую Элли видела когда-либо в своей жизни.

— Доброе утро, — произнес все тот же голос. — Как ты себя чувствуешь?

Губы Элли были одеревеневшими, словно она долгое время молчала. Она попыталась что-то сказать, но горло не повиновалось, и ей удалось издать только слабый хрип. Она сглотнула и моргнула еще раз. Осторожно, но очень быстро, словно боялась, что мужчина с чарующей улыбкой — тоже сон и исчезнет, если слишком надолго закрыть глаза.

В голове кружились обрывки мыслей и образов. Она чувствовала, что лежит в постели, в больнице — она узнавала этот характерный запах и звуки: попискивание пейджеров, сигналы оборудования. Боковым зрением она замечала приборы; в ее голове раздавались отзвуки голосов, которые давно уже умолкли. Эти тревожные голоса произносили что-то вроде «масштабное кровоизлияние», «первое травматологическое», «группа крови и перекрестная совместимость, быстро».

Теряясь в калейдоскопе видений, она сосредоточилась на этом внимательном взгляде над ее головой.

— Ты в реанимации, — спокойно произнес голос. — Последние пару дней твои дела были плохи, но теперь все будет в порядке. Легкие работают нормально, и тебя сняли с аппарата искусственной вентиляции. И почки тоже в норме. Как горло? Может немного болеть из-за трубки.

В глазах появилась тревога. Он беспокоится о чем-то. О ней? Это приятно. Элли нравилось, что он о ней беспокоится. Может, он снова захочет ей улыбнуться.

— Меня зовут Макс, помнишь? Ты пришла ко мне в квартиру в поисках Сары. А потом у тебя внезапно начались роды…

Элли ощутила, как расширились ее зрачки. Кожу начало покалывать, словно с нее сорвали одеяло, в которое ее укутывал голос, и оставили открытой всем ветрам. Чувство безопасности тоже ушло. Теперь она чувствовала ужас, словно лес снова поднимался вокруг нее. Кусочки мозаики болезненно выстраивались в единое целое. Сара. Маркус. Ее ребенок…

— Она в порядке, — мягко сказал Макс. — Вот, смотри.

Он наклонил голову, и Элли последовала за ним взглядом. Вниз, туда, где его руки что-то сжимали. Когда он подался вперед, она увидела завернутое в одеяльце маленькое личико спящего новорожденного ребенка.