– У нее ЭЭГ без особенностей, но меня смущает дрожь в руках. Было два эпизода, и оба раза она была очень возбуждена, – сказал доктор Логан.

Я откашлялась. Возбуждена? Так это называется? Да я полностью теряла над собой контроль. Мне давали успокоительное. Успокоительное!

– Она ведь идет на поправку. Я вижу, что ей гораздо лучше. Я буду заботиться о ней дома, – сказала мама.

А я знала, что мне не лучше. Я открыла глаза и поймала взгляд доктора Логана. Но, кажется, он не понял, что я хочу сказать. В конце концов, я висела вниз головой, а из-за силы притяжения довольно сложно изобразить на лице панику и недоверие. А может, я и преуспела, просто доктор Логан слишком мало меня знал, чтобы понять.

– Давайте выйдем и обсудим все вне палаты, – сказал он.

Шаги стихли. Мелинда смыла с моих волос шампунь, вытерла голову полотенцем. Я осталась одна.

Через десять минут решение было принято. Меня отпускают домой.

– С моей стороны претензий к твоему здоровью нет, – сообщил доктор Логан. – Конечно, остаются ребра, но это не моя специализация в любом случае. – Он подмигнул. Я прищурилась.

Еще несколько часов прошло, пока в больнице оформляли необходимые документы. Мама прочитала мне конец «Уловки-22». Я поняла, что моя реабилитация – та самая «уловка двадцать два». И еще кое-что поняла. Смерть – это конец. Только это не конец. Конец – это не смерть. Отсутствие жизни – это конец.

Доктор Логан сказал, что я должна являться на ежемесячную консультацию, что, возможно, потребуется повторить МРТ или ЭЭГ – в зависимости от симптомов. Похоже, мне удалось избежать каких-либо длительных неврологических последствий. Если не считать дрожи в руках. Но, кажется, врач полагал, что она пройдет сама по себе. Мне бы не хотелось, чтобы приступ случился в школе. У меня и так имидж ботанички. Быть ботаничкой с трясущимися руками мне совсем ни к чему.

Когда родители ушли в больничное кафе, чтобы купить еды, я добралась до телефона и набрала единственный номер, который помнила наизусть, кроме своего собственного.

– Меня отпускают домой, – медленно произнесла я в трубку.

– Слава богу! – выдохнул Деккер. То ли по телефону он не почувствовал, насколько мне страшно, то ли знал меня не так хорошо, как я думала. – Не волнуйся, – добавил он. – Я буду ждать тебя.

Я вздохнула с облегчением и повесила трубку, чтоб не сказать слова, о которых потом буду жалеть. Например: «Я очень боюсь».

Вернулся доктор Логан дозаполнить какие-то бумаги и предупредить о возможных побочных эффектах.

– Давайте не забывать, что Дилани все же перенесла травму мозга. Пусть ее нынешнее стабильное состояние не вводит вас в заблуждение. Наблюдайте: головная боль, переутомление, приступы депрессии или гнева, нарушение сна, проблемы с памятью и речью – может случиться что угодно. Но все можно корректировать лечением.

Родители кивнули, явно слушая доктора вполуха, и подписали все бумаги. Мелинда помогла мне пересесть на коляску.

– В последний раз, – сказала она, заправила мне за ухо выбившуюся прядь волос и вывезла меня в коридор.

Я попрощалась с голубой палатой, последнюю неделю служившей мне домом. В холле родители поблагодарили Мелинду за помощь.

– Я хочу сам забрать ее отсюда, – сказал отец.

Он покатил меня по длинному узкому коридору, в дальнем конце которого виднелась распахнутая двустворчатая дверь. Мама шла рядом, положив руку мне на плечо. На снегу ослепительными бликами играло дневное солнце. Тело и разум сопротивлялись. Я не хотела уходить из больницы. Я была не готова вернуться домой. Но они толкали меня вперед, к свету в конце туннеля.

– Роднуля, просыпайся. Мы дома. – Мамин голос выдернул меня из забытья.

– Смотри-ка, кто здесь! Сюрприз! – Это уже папа.

На ступеньках крыльца сидел Деккер, а рядом стояла лопата. Вся лужайка была покрыта свежим снегом, но на дорожке к дому не было ни снежинки. Светло-серый дом на фоне белого двора казался темным и мрачным. С карниза над крыльцом мелкими хищными зубами свисали сосульки. Дом ждал меня, чтобы поглотить.

Деккер распахнул дверцу машины и просунул внутрь руки.

– Я держу тебя, – сказал он.

Опираясь на него и стараясь не дышать, я выпрямилась. Главное было не беспокоить грудную клетку сильнее, чем это было необходимо.

Я стояла на дорожке перед домом. Кожа. Моя кожа – первое, что я ощутила. Вернее, я ее больше не ощущала: она стала обычной. Исчезло натяжение, перестало казаться, что меня разрывает на кусочки. Может, мама и права насчет больниц.

– Рон, занеси вещи, а я позабочусь о детях.

Мама одарила Деккера лучезарной улыбкой, а меня чмокнула в лоб и только потом открыла ключом дверь.

– Ну, пора возвращаться к обычной жизни, – заключила она.

Я замерла на пороге. Внутри дом выглядел безупречно, но пах как нежилой: древесина и штукатурка. Потому что на самом деле именно из этого дом и состоит. Пока меня не было, дом умер.

– Забавный запах, – констатировал Деккер, который не отличался тактичностью.

– Я сейчас испеку печенье. И сразу станет веселее, – сказала мама.

Деккер понес мои сумки наверх в комнату, а я стояла у подножия лестницы и собиралась с духом. Он вернулся и обнял меня за талию.

– Я тебя отнесу.

– Не смеши меня!

Я, конечно, была ниже Деккера, но значительно плотнее. В прошлом году я перестала расти – впрочем, рост у меня был вполне приличный, хоть для модели и не хватило бы. И с тех пор прибавляла только в объемах. В раздевалке девчонки, не очень-то скрываясь, шептались, что я разжирела. Однако и парни, тоже не очень-то скрываясь, шептались, что я стала аппетитной. Такой поворот меня устраивал.

– Ты считаешь меня слабаком?

Деккер весь состоял из мышц. Сухой, крепкий. Идеальное тело для бега. Идеальное тело, чтобы скоротать время за игрой в баскетбол, пока я заканчиваю очередной проект в библиотеке. Идеальное, ловкое тело, которое умеет держать равновесие и не плюхается в замерзшее озеро. Но все же не настолько идеальное, чтобы таскать мою задницу на второй этаж.

Я улыбнулась и погладила его щеку ладонью.

– Дело не в тебе.

И, схватившись за перила, сделав глубокий вдох, двинулась по ступенькам. Было, конечно, тяжело, но почти не больно. Когда лестница осталась позади, я широко улыбнулась Деккеру.

– Вот видишь, все восстановимо и поправимо.

Но он смотрел на меня с недоверием.

Моя комната выглядела точно так, как раньше. Нежно-лавандовый цвет стен показался мне каким-то детским. На краю стола лежала тетрадка с домашкой по английскому. Над кроватью висела подвижная модель Солнечной системы, которую мы с Деккером сделали в средней школе. Этот мобиль был нашим общим проектом, а потом я упросила Деккера отдать его мне. Он, впрочем, не сильно возражал. На белых полках стояли награды за успехи в учебе и семейные фото в рамочках. Ленточки за участие в фестивалях науки были приколоты прямо к стене. Фотка с Деккером из выпускного альбома висела над туалетным столиком, справа от зеркала.