Вторая поездка была более долгой, но упасть мне не грозило при всем желании. На этот раз меня настолько плотно подпирали со всех сторон, что, даже если бы я реально свалилась в обморок, заметили бы это не сразу. Как бы там ни было, на волю я вырвалась живая и счастливая от близости долгожданной встречи с эри Люмец (и, возможно, с антрепренером).

Запертый главный вход меня не остановил, и я направилась к служебному. Благо вчера выходила именно через него.

— Заполните карточку! — потребовал седовласый усатый мужчина в униформе.

— Я вчера была у вас, вы можете проверить…

— Так положено! — пресекли мои попытки сэкономить время.

Я решила, что мое время мне тоже дорого, поэтому все заполнила и помчалась по коридору, украшенному настенными магическими светильниками, оформленными как подсвечники. Что ни говори, а роскошь в «Корона д’Артур» была во всем, начиная от красных ковровых дорожек под ногами (даже в служебных коридорах) и шелковистых завитков на обоях. Которые так и манили погладить их рукой, потому что действительно напоминали шелк.

Ух, какая же красота!

Я постучала в уже знакомую дверь с тяжелыми резными ручками, вошла.

— Эри Люмец, добрый день!

Секретарь, стоявшая у шкафа с распахнутыми дверцами, обернулась. Глаза ее расширились.

— О… эри Армсвилл…

— Я зашла вернуть свою пьесу. — Я улыбнулась и шагнула к столу. — И, возможно, я бы могла сама переговорить с антрепренером о ней?

— Эри Армсвилл, боюсь, это невозможно… — Секретарь смотрела в пол.

Я тоже туда посмотрела — может, она уронила что-то и ей нужно помочь?

На полу ничего не обнаружилось, поэтому взгляд мы подняли одновременно.

— Ничего страшного, — ответила я. — Думаю, я могла бы переговорить с ним уже после рассмотрения пьесы, и…

— Вы не поняли, эри Армсвилл. — Эри Люмец глубоко вздохнула. — Я не смогу принять у вас пьесу. Совсем.

То есть как — совсем?!

— Почему?!

— Потому что вчера… — Она понизила голос и посмотрела на меня в упор. — Вы, должно быть, все понимаете.

Потому что вчера пьесу забрали идиоты из Следственного управления, которое все надо разогнать поголовно?! А заодно их светлость, я не знаю, как он разгоняется, но окажись он сейчас здесь…

— Эри Люмец, — я постаралась придать своему голосу как можно больше спокойствия (что в сложившихся обстоятельствах было крайне сложной задачей), — вчера со мной произошло страшное недоразумение…

Я хотела сказать «странное», но «страшное», кажется, больше подходит.

— Вчера, когда было совершено нападение, я оказалась не в то время и не в том месте. Я просто пыталась спасти ребенка, понимаете? И бросилась туда. А кое-кто…

… «С ватой вместо мозгов»…

— Будучи крайне возбужденным…

Нет, это не то.

— В общем, меня ошибочно обвинили в том, чего я не совершала. Пьесу мне вернули и даже извинились, но, вне всяких сомнений…

— Эри Армсвилл, — эри Люмец вздохнула и расправила несуществующие складки на платье, — вчера, когда к нам приехали люди из секретного сыска…

— Откуда?!

— Из Тайной канцелярии. — Она вновь опустила глаза, а потом снова взглянула на меня. — Эрн Горах, заместитель антрепренера, и так пребывал в не самом лучшем расположении духа, но когда все это случилось… Последний раз он так кричал, когда его бывший секретарь опрокинул на него чайник с кипятком, засмотревшись на щиколотки Лючии Альхэйм. Словом, вашу пьесу не станут рассматривать, даже если я ее возьму. Мы не можем так рисковать репутацией театра, вы понимаете? Мне очень жаль.

В том, что эри Люмец действительно жаль, сомнений не было. Равно как и в том, что теперь меня даже поломойкой в «Корона д’Артур» не возьмут, не говоря уже о драматурге. Вот только в последнем эри Люмец точно была не виновата, все произошло из-за того, что один… самовлюбленный серан решил, что мне есть какое-то до него дело! Да если бы он мне сейчас попался, я бы собственноручно нахлобучила ему на голову ту схему и укомплектовала пьесой. А после пошла бы на рудники, да, но с гордо поднятой головой!

— Мне тоже очень жаль, эри Люмец. — Это все, на что меня сейчас хватило, чтобы выйти вместе с пьесой за дверь, мысленно посылая на голову его светлости все схемы, которые только можно себе представить.

Нет, он не самовлюбленный серан, он… я даже слов не могла подобрать, а все, что могла, употреблять в приличном обществе было не положено! Хотя какое мне дело до приличного общества. Тем более что оно мне теперь не светит. А все из-за него, из-за него, из-за него!

Ну и что мне теперь делать?

«Ехать домой», — подсказал внутренний голос.

Похоже, он прав. Денег у меня осталось на несколько дней, и не сказать, чтобы много. Поэтому сейчас мне самая дорога на вокзал, за билетами на ближайший поезд до Гриза. Городка, где я родилась, выросла и, похоже, буду всю жизнь составлять букетики, пока не состарюсь. А мои пьесы горой перейдут к детям… если, разумеется, они когда-нибудь у меня будут. Потому что все знакомые мне мужчины, пытающиеся за мной приударить, испарялись с моих горизонтов, как только узнавали, что я нишу и собираюсь переезжать в Барельвицу.

Вот даже не знаю, им столица не по вкусу была или грамотная жена?

Все, за исключением одного…

Ладно! Что толку сейчас об этом думать. Надо возвращаться и уже дома решать, что делать. Возможно, через пару лет в «Корона д’Артур» забудут об эри Армсвилл, за пьесой которой приходили из Тайной канцелярии, потому что один серан (чтоб его собственный лев сожрал!) возрешил, что мне сдалась его персона!

За эмоциями я даже не заметила, что уже пролетела полквартала, а дальше… Дальше мне надо было возвращаться, потому что вокзал совершенно точно в другой стороне. Или нет? Я не настолько хорошо ориентировалась в столице, но знала, что из трех городских вокзалов (Северного, Южного и Центрального) Центральный ближе всего. К счастью, на нем можно было купить билеты и на южное направление тоже, и не надо было тащиться на другой конец города.

Мимо Центрального вокзала мы, кажется, даже проезжали на магобусе. Да, точно — мне в другую сторону. Развернувшись, я зашагала обратно. Пришлось опять пройти мимо «Корона д’Артур», мимо широких ступеней, с которых вечерами, должно быть, льется яркий свет, а из-за дверей, из роскошного холла, доносится шуршание платьев и голоса. Сердце сжалось, и я мысленно отвесила себе подзатыльник.

Не время вешать нос, Алисия!

Вот когда твою пьесу все-таки возьмут, тогда будешь ныть, сколько пожелаешь, хоть по десять раз на дню. А пока — идем на вокзал!

— Скажите, я правильно иду на Центральный вокзал? — уточнила у пожилого эрна, рассматривающего скульптуру на небольшой площади перед музеем.