– Мя-а-а-а! – возмутилась О-Цюру. – Это моя-а-а-а рыба-а-а!

– Не жадничай, – погладила её Инна.

И, оставив негодующую О-Цюру протестовать, девчонки выскочили из квартиры.

Имаслаемнуьркаиимибывают (понедельник, второй день каникул)

Глава шестая

И самураи бывают маленькими

(понедельник, второй день каникул)

– А дальше?

– Дальше на восток, за тысячи рисовых полей, за тысячи горных дорог, за тысячи серебряных озёр лежит Эдо – огромный город. Там правит великий сёгун, там самые храбрые воины, самые мудрые монахи, самые красивые танцовщицы. Когда тебе исполнится пятнадцать лет, Аки-тян, и ты получишь взрослое имя и взрослую причёску, ты поедешь в Эдо служить великому сёгуну. Наш господин, даймё Такéда Коёри, возьмёт тебя в свою свиту, и ты станешь большим человеком.

– Не зови меня Аки-тян! Это имя для маленьких детей! – потребовал ребёнок, хмуря бровки.

– Да, господин, – послушно поклонился старый самурай, но в глазах его мелькнула усмешка. Ребёнок этого не заметил.

– Я – третий сын господина Ниóко, – гордо сказал мальчик. – Когда мои братья умрут, я стану старшим сыном и наследником. А они скоро уйдут на войну, и их убьют. Да, Хизэ́ши-сан?

– Это злые мысли, – спокойно возразил старый самурай. – Пусть живут сто лет твои высокородные братья. Да и войны нет. Уже полтора поколения в стране мир. А злые мысли внушает тебе дед, Ниóко-но Тэкéши по прозвищу Рэйден-Гром-и-молния.

– Дедушка же умер, – растерялся мальчик. – Давно, я его и не видел.

– Ну и что, что умер? Умер и стал кáми, духом. Он и при жизни мутил воду и всех ссорил. И сейчас продолжает. Хотя был великий воин. Великий воин, да. Не слушай его, Аки-тян. Будда не любит такие злые мысли. Ты же не хочешь переродиться комаром или мухой.

На этот раз мальчик не возразил против детского обращения «тян», но последующее перерождение комаром его не напугало. Он и эту-то жизнь едва начал, до следующего перерождения ещё немыслимо долго. Он успеет исправить карму.

– А дальше? – снова спросил он. – Не на восток, а на запад, что там? Вон там, где сейчас темно?

Самурай посмотрел на запад. В саду господина Ниоко было светло, солнце красиво просвечивало сквозь мохнатые пучки иголок маленьких изысканно изогнутых сосен и сквозь свисающие ветви сакуры. Сакура уже давно отцвела, но вокруг веток осталось воспоминание о цветах. А на западе, за Ёкамати, было темно и висела слегка ущербная луна.

– Там окраина Ёкамати, района, где живут самураи, – ответил он. – А рядом дома и лавки ремесленников.

– Я знаю! – топнул ногой мальчик. – А за Ёкамати?

– Там Страна Демонов, – спокойно сказал самурай. – Разве тебе не рассказывали?

– Рассказывали, – растерянно отозвался малыш. – Но я думал… я думал, это сказки. Страшилки, чтобы пугать непослушных детей. Вот придёт демон и тебя съест! Ха-ха-ха, я не боюсь!

– Ты не веришь в демонов? – удивился самурай.

– Верю, но не верю, что они так близко! Прямо за нашим Ёкамати!

Мальчик посмотрел на запад. Солнце там появлялось гораздо позже, чем у них в саду. Иногда можно было видеть сразу два солнца: одно – над городом и второе – над Страной Демонов. Это было красиво. Важные господа из Эдо приезжали любоваться на два солнца и складывали изящные хокку про то, что два солнца – это два разлучённых влюблённых, которые никогда не встретятся. Когда Аки вырастет, он ещё красивее сочинит, все просто ахнут. Практичный Хизэши Изаму говорил, что два солнца – это в два раза жарче, чем одно, так что летом это хуже, а зимой – лучше.

– Я вырасту, пойду в Страну Демонов и всех победю… побежу… как это?

– Одержу победу, – подсказал старый самурай.

– Расколошмачу всех в пух и прах, – выбрал свой вариант мальчик.

– Это простонародное выражение, знатные люди так не говорят, – поправил самурай. – Если ты хочешь, чтобы тебя называли взрослым именем, а не Аки-тян, говори правильно.

Мальчик помолчал, потом продолжил понравившуюся мысль:

– Я пойду с братьями. Демоны убьют братьев, я убью демонов и стану старшим сыном! Потом даймё! А потом сёгуном!

– Замолчи немедленно! – приказал самурай. – Ты говоришь плохие вещи. Скажи наставнику, чтобы тебе назначили наказание второй степени.

– Да, Хизэши-сан, – послушно сказал мальчик. Но смирения в его тоне не было.

«Вот проклятый Рэйден-Гром-и-молния, чтоб его демоны в аду настрогали ломтиками для адского осасими, – ругнулся про себя старый самурай. – Узнаю стариковскую жестокую породу в мальчишке, а ведь ещё год назад был такой добрый, славный малыш. Плакал, когда подстрелили птичку камышовку, подарил игрушку дочке ремесленника… да, это старик-покойник мутит кровь в моём благородном воспитаннике. Не сам же малыш это придумал».

Он взглянул на мальчика. Ребёнок стоял такой хорошенький, такой ещё совсем крохотный, беззащитный, с детской причёской и пухлыми розовыми щёчками. Его жизнь не будет долгой, если он не отбросит эти мысли. Сейчас, конечно, не старые времена, когда великий Токугава Иэясу лил кровь знатных семейств реками, но всё же следует опасаться.

– Послушай меня, господин Акихи́ро, третий сын господина Ниоко-но Тэкахиро, второго советника князя Такеда Коёри, – произнёс он торжественно. – Ты можешь прожить свою жизнь, как захочешь ты и как захотят боги. Возможно, Будда возьмёт к себе твоих братьев и ты станешь старшим сыном и наследником, а возможно, что и нет. Но если когданибудь твоей жизни будет грозить опасность, беги на запад, за Ёкамати, в Страну Демонов. Они тебя спасут.

И замолчал, давя в себе воспоминание далёкой юности – о погоне, о ярких и таких безобидных кружочках крови на снегу, о собственных пальцах, зажимающих рану, и о демоне с нежной улыбкой и золотыми волосами, которая была прекрасней всех красавиц Эдо.

– Я запомню, Хизэши-сан, – кивнул мальчик.

Прошли годы, и всё случилось так, как говорил старый мудрый Хизэши Изаму. Отец что-то совершил там, в столице, в Эдо, – сыновьям не сказали, что именно. Его должны были казнить бесчестно, но заступничество дальней-предальней влиятельной родни Танума и служебные заслуги спасли: отцу разрешили совершить сеппýку, почётное самоубийство. Это очень хорошо, этому полагалось радоваться. И пришёл приказ в замок: всем потомкам изменника Ниоко-но Тэкахиро разрешить совершить самоубийство, дабы пресечь презренный род.

Отец не был изменником, Акихиро знал точно. Отца подставили, как подставили того господина Асáно Такýми-ноКáми Наганóри, о котором теперь играют пьесу «Сорок семь