Братец проверил мои пальцы ноги на целостность и отчитал за бой с хреновым мотоциклом, а также за брань, которая пару раз вылетела из моего рта в попытке заглушить последствия удара. Да, за «хренов мотоцикл» в том числе.

Никогда бы не подумала, что объектом моей ненависти может стать неодухотворенный предмет. Но кто из нас не ошибается, верно?

Быть может, зря я так психую. Вполне возможно, мне удастся выкатить мотоцикл из гаража и пустить вниз с горы, пока Макс будет спать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Макс, 18 лет

Этти скрестила руки на упругой груди, сжала губы и прищурилась, усердно стараясь вызвать возгорание моего мотоцикла. За лето она предприняла массу попыток лишить меня средства передвижения. Может, если бы сестренка знала, зачем он нужен мне на самом деле, не устраивала бы такие ярые акции протеста.

Основной упор в ее анти-мотоциклисткой компании был на внушение родителям мысли, что я буду приезжать к ним лишь во снах, после того как полечу кубарем в какой-то катастрофе. Мама поддалась: начала с дочкой планировать, как тайно выкрасть мой мотоцикл из гаража и сдать на металлолом.

Пришлось пообещать, что я буду передвигаться в основном пешком (как и собирался), а по выходным в припадке лени приезжать на автобусе. Мама с Этти успокоились, но они не учли одного: в договоре не было ни слова о продаже мотоцикла и о том, что я не буду использовать его вовсе.

— Чтоб ты доехал целым, юрист недоделанный, — пробурчала сестренка себе под нос, когда папа сжал мое плечо на прощание и талию тотчас обвили мамины руки.

В университет меня провожали только члены семьи: Бадди уже ждал в кампусе, а еще я снова был свободен в романтическом плане.

Мэйбл поступила в Нью-Йоркский университет. И хотя она вместе с сестрой близняшкой взяла год перерыва [11], мы с ней решили, что отношения на расстоянии — безнадежная затея. Впрочем, если говорить совсем откровенно, то наши отношения в принципе давно перешли в раздел безнадежных. Бадди уверен, что настал черед любовных похождений со студентками, но думаю, мне стоит взять тайм-аут.

Я выпустил маму из объятий и наклонился, когда она потянулась погладить меня по голове. Кажется, делать это ей даже приятней, чем мне ощущать.

Пришел черед потискать сестренку, но не было похоже, что она горит желанием так меня побаловать. Руки плотно скрещены, красивое лицо пылает гневом, а по щеке катится слеза.

Я убрал каплю пальцем и легонько поцеловал едва влажное местечко. Кожа Этти, по обыкновению, пахла молоком и ванилью — идеальное сочетание.

— Давай без соплей, сестренка. — Коснулся пальцем маленького носа. — Ты же знаешь, что я тебя люблю?

Ответом мне был всхлип:

— Сопли будут… потому что это взаимно, братец.

Полетт, 15 лет

Я давилась конфетами и слезами, тихонько подвывая Аврил Лавин [12]. Слова песни будто рвались из моего собственного сердца.

Не прошло и дня, а я уже скучаю. До чертиков хочу, чтобы Макс сейчас был рядом.

Как я буду дожидаться выходных, чтобы снова его увидеть? С кем буду воевать за лучшее место во время семейных просмотров кино? На ком буду тестировать съедобность новых десертов? На кого буду скидывать вину, если случайно что-то разобью?

Наверное, Бога нет. Разве он позволил бы, чтобы хорошие девочки так страдали?

Громко высморкавшись в бумажный носовой платок, я пожалела, что не обняла братца на прощание. Он будет обустраиваться в университете первое время: нет гарантии, что приедет на ближайших выходных. Могла бы разок сделать вид, что мне плевать, вышибет ли он мозги на своем «железном коне». Сдалось мне вот это упрямство!

Дабы окончательно погрязнуть в ностальгии, я достала свои мемуары и принялась то и дело хлопать себя по лбу. Перевернув очередную страницу дневника, прочла:

Севодня Макс заходел посмотлреть, что у меня под платем. Он приденес печенье. Вкусное.

Святые ежики! Я была малолетней проституткой, показывающей прелести за печенье. Впрочем, готова поспорить, это было печенье с шоколадной крошкой. За такое не грех ненадолго окунуться в пуританство.

Меня насторожил шум за окном. Настолько, что я оторопела, теряясь в догадках: звать на помощь, бежать или начать нормально спать, чтобы в будущем избежать галлюцинаций.

Сделала тише и без того еле слышную (чтобы не подорвались мои беспокойные родители) музыку. Среди вещей Макса, которые он забыл и которые я стащила себе в комнату, норовя заполнить пространство его запахом, была бейсбольная бита. Понятия не имею, зачем она братцу, ведь он никогда не играл в бейсбол, но в этот момент она попалась на глаза очень кстати.

Я покрепче обхватила руками спортивный снаряд и подошла к окну, готовясь в любой момент оглушить чертыхающегося маньяка и убежать. В проеме показался силуэт, и мое сердце с перепугу забыло как биться. Я размахнулась — и бита врезалась в извращенца, лазающего в комнаты девочек, со звучным «Ауч». Новый замах сопроводил звук знакомого голоса.

— Этти! — Макс поднял руки вверх и тут же прищурился: — Ты что это, мои вещи в окно выкидывать собралась?

— Макс! — взвизгнула я громче, чем собиралась, и он на меня зашипел. — Я думала, ты маньяк.

— Не будь ты моей сестрой по документам, меня бы загребли за подобное, — ухмыльнулся блондин. — И все же, могла бы ты не избивать меня моей же битой?

Братец залез внутрь, потирая руку. Я виновато поджала губы, глядя на назревающий по моей вине синяк, а Макс тем временем осматривал комнату.

Кровать и пол усыпаны фантиками от конфет и крошками от печенья. На подушке — коробка носовых платков, многие из которых уже лежат скомканными в мусорном ведре. В довершение «оптимистичной» картины — музыкальное сопровождение в виде страдальческих завываний.

— Я прервал сеанс соплей?

Я прыгнула на руки Максу, обхватывая узкие бедра ногами, и он засмеялся мне в волосы. А как только отпустил, начал отчитывать, что не закрываю окно на ночь и сама кидаюсь на маньяков. Ну и на всякий случай научил меня держать удар.

Макс, 19 лет