Ты что творишь? Спросил я, размахивая руками резче, чем следует.

Перестань на нее глазеть. Показал жестами Бадди со строгостью на лице. Мы играем или как?

Тоже мне, ревнивец нашелся. А что, если у нас любовь? Он не может вставать между нами.

Перестань калечить меня. Серьезно сказал я.

— Коллинз! — окликнул меня тренер. — Хватит беседовать с Синклером. Жестикулировать будете в другом месте. У нас баскетбол, а не дебаты.

— Эх, дебаты, — простонал я.

Свисток тренера Хаббарда издал отрезвляющий сигнал. Действительно, сейчас не лучшее время для размышлений о дополнительных клубах, к которым тебя подталкивает папа, и потенциальных внеурочных занятиях с Мэйбл. У нас важный матч на носу.

Я пару раз стукнул мячом, возвращаясь к игре на единственном общем занятии с Бадди (по большей части он посещает уроки для слабослышащих), но все мои мысли были о Мэйбл.

Надеюсь, она тоже поглядывает на меня. В мамином журнале, который мне показала Этти, пишут, что девушкам нравятся спортсмены. Так может, Мэйбл понравлюсь я?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Полетт, 11 лет

— Этти, я считаю до трех! — угрожал Макс, колотя по двери ванной.

— И родители гордятся твоими аналитическими навыками.

Братец фыркнул, но все равно начал считать. Я продолжила плести косу, размышляя, станет ли он пытаться выломать запертую дверь. А когда она загромыхала под его натиском, мне стало интересно, кто победит в этом сражении.

Защелка провернулась, и в проеме появился папа.

— Полетт, не мучай брата, — сказал он, пропуская Макса внутрь.

Один-ноль в пользу двери.

— Я не слышала, как он стучал, папочка. — Невинно захлопала ресницами.

Папа лишь вздохнул, попросил нас не убить друг друга и ушел.

— Врунья! — шипел на меня братец.

— Будешь знать, как таскать мой шампунь! — Я показала ему язык.

Выражения лица Макса вмиг стало удивленным, его щеки немного покраснели.

— Откуда ты знаешь, что я его брал? От меня пахнет как от девчонки?

Братец провел рукой по своим волосам цвета пшеницы, а затем обнюхал руку. Я решила, что потешилась этим зрелищем достаточно, когда он попытался понюхать и меня. Для сравнения, надо полагать.

— Обычно от тебя пахнет мятой, а сегодня — моим шампунем.

Я откинула косы за спину, чтобы перекрыть Максу доступ к ним.

— Не как от девчонки, просто иначе. И уж точно лучше, чем когда ты две недели не мылся.

— Я проводил важное научное исследование! — возмутился он.

— По созданию биологического оружия?

Макс пустил пар носом, как самый настоящий бык. Он силой выпихнул меня за дверь и провернул щеколду.

Что-то подсказывает, не видать мне моего шампуня. Мыть голову он им не будет, но либо снова использует для стирки своих трусов, либо просто выльет в унитаз.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Макс, 14 лет

Поверить не могу, что все же пошел на дебаты. Сейчас мне сложно ответить, чего страшусь больше: падения с небоскреба или публичных выступлений. Мои ладони можно выжать и полить пару-тройку деревьев у школы. Может, тогда от всей этой нервотрепки будет хоть какой-то толк.

Признаться честно, во мне живет небольшая зависть к Бадди. Он умеет работать на публику — и это при том, что ораторским мастерством ему никогда не блеснуть, — даже хочет стать профессором в университете. Я бы поприсутствовал на его лекциях. Должно быть, очень интересно смотреть презентацию в сопровождении голоса робота, который будет озвучивать напечатанное Бадди. К тому же, кто работает мимикой так же умело, как мой лучший друг?

— Мы знаем, что для того, чтобы распознать, соответствуют ли данные положения правде, стоит применить методику верификации, фальсификации и…

Он растопчет меня в пух и прах. И дело даже не в том, что я не могу отстаивать свою точку зрения так же умело, как Джордж Росс, а в том, что в рассуждениях о креационизме [6] мне досталась роль защитника его обоснованности. И как я должен с уверенным видом доказывать, что эта псевдонаучная, религиозно-философская смесь может конкурировать с теориями Большого взрыва и эволюции?

Мама, конечно, подкинула мне пару идей, но это все откровенная чепуха. Очень сложно нести галиматью с умным видом, если ты даже о своих истинных убеждениях на публике два слова связать не можешь.

Меня резко потянули вбок. Я узнаю эти цепкие руки среди сотен.

— Этти! Что ты творишь?

Я едва выглянул из-за кулис, куда меня затащила сестрица. Ее место рядом с родителями пустовало, но ни они, ни кто-либо из зала не обратил внимания на мою пропажу со сцены.

— Спасаю тебя, — хихикала Этти.

Она забрала из моих рук листы бумаги, которые я успел изрядно помять, распустила галстук — оказывается, он мешал мне дышать — и зачесала волосы наверх.

— Ты справишься, братец.

— Боюсь, тебя ожидает разочарование.

Сестренка фыркнула:

— Знаю. Бабуля говорит, их будет много по жизни. Но ни одно из них не будет связано с тобой.

Я поднял на нее удивленный взгляд. Она так непоколебимо уверена во мне?

— Ты Макс Коллинз, — сказала Этти так, будто это говорило обо всем. — Ты сможешь сделать что угодно, если захочешь.