оттуда в море[53]. В тот день мы квартировали на 3 мили дальше у одного дворянина по имени Вольф. Эта земля заселена редко, дома встречаются кое-где, церквей очень мало, почти все дворяне живут в провинции, занимаются земледелием.

9 ноября.

На следующий день мы уехали от Вольфа в 10 часов и за 7 часов проехали 3,5 мили через горы, долины, пустоши, леса. Мы остановились под горой, среди высокого соснового леса, на постоялом дворе, вблизи реки Брасле[54]. Здесь уже попадались бревенчатые мосты[55]. Было любопытно видеть, как наши возчики устроили лагерь из подвод, зажгли большие костры, у которых они ночью вместе с лошадьми легли спать под дождем и ветром. Место ночевки было очень скверное: нам дали нарубленную солому, отнятую у свиней, наши лошади и скот не получили корма; харчевни имеют здесь только одно помещение, куда мы все втиснулись.

10 ноября.

Продвинулись только на одну милю, и то за 2 часа; сделали остановку, потому что дальше не было вблизи жилья. Место, где мы ночевали, они называли Большой Рооп, но оно немного лучше прежнего. Здесь находятся два замка[56], на расстоянии пушечного выстрела друг от друга, один на этом, другой на том берегу реки. Больший замок расположен на горе, прежде он служил укреплением. Одна его половина спускается к реке, а другая половина — это крепость; забавно видеть крепость наполовину сухую и наполовину мокрую от высокого водопада. Здание построено частично из кирпича, частично из выжженных изразцов; позади него — старая разрушенная церковь, как показано на моем рисунке. Через два дня владелец этого замка собирался хоронить своего сына, тело которого уже год стояло на земле. В знак траура о нем ежедневно звонят колокола. NB: о похоронах дворян здесь. Другой замок стоит тоже на выступе, но не в таком хорошем состоянии и не так укреплен, как первый, что и видно на моем рисунке.

11 ноября.

Мы уехали за 3 часа до рассвета из Роопа по непроезжим дорогам и пустошам. Из-за множества болот и неудобства от бревенчатых мостов много наших подвод опрокинулось и получило повреждения. Это опасные места, особенно для лошадей, так как мосты — это уложенные сплошь деревья, которые местами сгнили; из-за них провалилось несколько наших лошадей. Квартира наша была в очень плохом трактире, где мы должны были ночевать под зерном на земле у дымового отверстия. Мы приспособили палатки и шалаш из веток и зелени как кухню и жилье для слуг; ночью, в 4 часа, начали топить печь, чтобы нам всем согреться. Этот трактир принадлежал одному шталмейстеру. По пути в течение этого дня мы встретили мало селений и ни в одном не было более шести домов. Молодые женщины одеты почти как мужчины: в шапках, белых плащах и обуви из коры. В этот день мы продвинулись всего на 3 мили, так как в пути мы должны были сами делать мосты.

12 ноября.

Продвинулись на 4 мили до городка Вольмар. Посередине пути мы остановились в харчевне под названием Паткилс у речки или ручья. В четверти часа езды до города нас встретил комендант замка в Вольмаре, который при нашем появлении приветствовал Его Превосходительство [посла] пальбой из пушки. В замке нам предоставили квартиру. Это был третий замок, что мы встретили в пути, и еще оставили в стороне три замка, построенных неким отцом для своих трех сыновей. Замок в Вольмаре[57] довольно большой, построен почти треугольником из кирпичей; план его я набросал наспех (так как это не позволено). Он сильно разрушен: внутри ничего нет, только развалины, кроме одного крыла, где живет комендант, сохранились также внешняя стена, вал и ворота. По случаю того, что здесь при странных обстоятельствах погибла одна из лошадей, нас хотели уверить, что это дело злого духа этого замка, который всегда показывается в виде коменданта, и то поражает караульного, то таскает кого-нибудь за волосы, то убивает животных и т.п., в этом солдаты и местные жители усердно старались нас уверить. Здесь же в тюрьме находилась старуха, которая слыла колдуньей; я говорил с ней, но она толком ничего мне не хотела рассказать; говорили, что она не тонет в воде, — спустя некоторое время ее сожгли.

Этот замок служил прежде жилищем епископов, от него там еще сохранились останки. Прежде весь город и окрестные земли были им подчинены, теперь же все это является владением графа Оксенштирны, подарено ему короной, может давать доход около 50 тысяч риксдальдеров в год. Размер владений [графа] почти равен территории города Мёйдена [в Голландии], но постройки здесь хуже. Дома покрыты землей, деревом, а некоторые черепицей. Город имеет двое ворот; одна сторона его смотрит на [реку] А. Замок стоит в конце города, как показывает мой рисунок. Его охраняет команда из крепостных финнов, они подарены замку, чтобы навечно со всеми своими мужскими потомками служить здесь солдатами. Ох и велика же их зависимость!

Церковь довольно хорошо построена, по обычаям страны. Здесь я присутствовал на молении, но с какими церемониями и суеверием они его совершают! Сперва поют, затем молятся, снова поют громко молитвы, то поют, то говорят. Священник поворачивается к алтарю и спиной к народу, пока те молятся, а потом крестит и благословляет их. Еще я увидел там крещение и заклинание дьявола. Служба происходит на латышском и немецком языках. Крестьянки приходят в церковь в вышитых шапочках, набросив на себя одеяло, как бы в пальто. Когда мы здесь веселились, палили пушки, — на каждый глоток вина по два выстрела, а всего выстрелили более 100 раз, это вызвало большой шум в маленьком городке. Эти замки обслуживаются окрестными крестьянами, которые там по очереди отрабатывают барскую службу: укладывают сено в стога, прядут и выполняют любую работу, какую им приказывают. Над ними надзиратель, который часто и весьма ощутимо напоминает им об их долге. Говорят, что здесь еще действует древнее право хозяина на первую ночь невесты.

16 ноября.

Воскресенье, мы здесь приняли причастие, вместе с комендантом Ван де Бруком и его женой — голландцами. Кладбище находится вне городка, ров со стороны берега был бы сухим, если бы не маленькая речка. Наш пастор крестил здесь ребенка. Я видел, что местные жители в своей церкви тоже причащались: они употребляли облатки, которые пастор клал им в рот, после того как он сам перед алтарем прикладывал губы к чаше. Церемонии, хотя и лютеранские, у этих латышей