Вместо этого на ее защиту встал Оливер.

«Это дерьмовое оправдание, и ты это знаешь, – огрызнулся он в ответ, продолжая разговор с Клинтом. – Она доверяла тебе. Ваши инвесторы доверяли вам. Черт возьми, я тебе доверял! Хотя ты ничего не сделал, чтобы заслужить это доверие… Нет, я не собираюсь вымещать на ней свою злость на тебя. Я не монстр, в отличие от некоторых… Полагаю, она не могла смириться с тем, что замужем за шарлатаном. – Пауза. – Рене и в самом деле ничего не знала, правда?.. Я так и думал. Послушай, я ведь сказал, что позабочусь о ней, и я это сделаю. Веселого тебе времяпровождения за решеткой, приятель!»

Рене прислонилась к косяку, чувствуя, как на смену тошноте приходит облегчение. Так значит, Оливер не считает, что она была замешана в семейной афере. Теперь он, по крайней мере, хоть немного понимает, насколько предательство семьи навредило Рене.

Ей не следовало сюда приезжать и тем более подслушивать этот телефонный разговор. Она не хотела, чтобы Оливер подвергся опасности из-за того, что решил поступить достойно – помочь старой знакомой. И все же Рене была так рада, что оказалась здесь.

– Зайди, пожалуйста! – раздался из кабинета голос Оливера, и она вздрогнула.

Сердце бешено забилось. Знал ли он, что она все это время подслушивала? О боже! Рене сглотнула, сделала приветливое лицо, расправила плечи и вскинула подбородок. Затем, глубоко вдохнув, чтобы собраться с духом, она вошла в кабинет и, взглянув на Оливера, резко остановилась, словно запнувшись.

Он стоял, прислонившись к краю письменного стола, скрестив лодыжки, сложив руки на груди, и выглядел почти так же, как и в своем офисе несколько часов назад. Почти так, но все-таки иначе. На нем не было ни пиджака, ни галстука. Несколько верхних пуговиц на белой рубашке были расстегнуты, обнажая шею. Рукава были закатаны до локтя и обнажали сильные руки. Кроме того, как ни странно, он был босиком. О небеса! При полном офисном параде Оливер выглядел отлично. Но в менее официальном виде этот мужчина пробуждал желание. У Рене пересохло во рту, и она на мгновение утратила дар речи.

Затем все стало одновременно и хуже, и лучше, потому что Оливер приподнял бровь, а его губы изогнулись в легкой улыбке, отчего на щеке появилась ямочка. Рене не помнила, видела ли у него такую ямочку прежде. Наверное, нет, ведь раньше Оливер никогда так не улыбался. В этот момент он показался Рене настолько великолепным, что она, как идиотка, выпалила:

– Я не подслушивала.

Теперь Оливер поднял и вторую бровь и обвел Рене пристальным взглядом, под которым гостья вспыхнула смущенным румянцем.

Когда Оливер поднял глаза, Рене даже с другого конца комнаты заметила, что они потемнели. Ее бросило в жар.

– Вижу, сон пошел тебе на пользу, – сказал он низким и серьезным голосом.

Рене почувствовала, что по спине потекли капли пота, и сбивчиво ответила:

– Я переоделась в более удобную одежду. Надеюсь, ты не возражаешь? Поскольку я не планирую выходить в свет ни сегодня, ни завтра.

– Или даже послезавтра? – поддразнил Оливер, оттолкнувшись от края стола и подойдя к ней.

Рене понимала, что не должна обнаруживать перед Оливером свой страх и тем более чувство вины. Ей было не привыкать встречать с высоко поднятой головой резкие комментарии своей матери или установленные ею наказания. Но сейчас перед Рене стоял Оливер. Серьезный, ворчливый зануда Оливер. И он улыбался ей – тепло и весело.

– Можешь оставаться здесь столько, сколько нужно. Я хочу, чтобы тебе было удобно, чтобы ты просто была сама собой, – заявил он и положил руки на плечи Рене.

Ну вот! На ее глаза навернулись слезы. Только этого не хватало!

– Знаешь ли ты… – начала Рене и запнулась, ужаснувшись тому, как сильно дрожит ее голос. – Знаешь ли ты, что никто никогда не хотел, чтобы я просто была сама собой?

Оливер посерьезнел, обнял Рене, и она уткнулась подбородком ему в шею.

Это объятие показалось Рене настолько интимным, что на мгновение она забыла, как дышать – лишь в голове стучала мысль о том, что нехорошо прижиматься к Оливеру так, словно от этого зависит ее жизнь.

– Прости, что я подслушивала, – пробормотала Рене в воротник его рубашки. – И прости, что… солгала об этом. Я… все еще привыкаю к честности.

Она по-прежнему запиналась, но, по крайней мере, говорила правду.

– Все в порядке, – тихо сказал Оливер, и его рука начала поглаживать поясницу Рене.

– Как ты узнал, что я подслушиваю?

– Я услышал, что ты уже проснулась и спустилась вниз. Прости, что назвал твоего брата мерзким идиотом.

– Даже если он это заслужил?

Оливер рассмеялся.

– Особенно если Клинт это заслужил.

Он откинулся назад, и Рене вскинула на него взгляд. С такого близкого расстояния она могла видеть золотые пятнышки в карих глазах Оливера – словно скрытое там сокровище. Что-то в груди сжалось, когда он погладил ее по щеке и подбородку.

– Рене…

Она затаила дыхание. Боже, ей нужно услышать правду о себе. Но какую? Считает ли ее Оливер слишком наивной и доверчивой или соучастницей преступления? Завтра нужно будет попытаться взглянуть правде в лицо. А пока лучше сменить тему.

– Спасибо, что ты дождался, пока я проснусь.

– Я ведь дал тебе слово. Я всегда выполняю свои обещания.

Не в силах сдержать порыв, Рене уткнулась лицом в плечо Оливера, и его руки крепче сжались вокруг нее.

– Я рада это узнать, – пробормотала она. – Потому что далеко не все так поступают.

– Я – не все.

«И слава богу», – подумала Рене, а вслух сказала:

– А что теперь?

Оливер в ответ лишь неразборчиво промычал:

– М-м-м…

Она слышала, как ровно бьется его сердце, и этот стук вселял в ее душу ощущение безопасности.

Но опасным было то, что тело Оливера начало почти незаметно раскачиваться, втягивая в этот ритм Рене. Она чувствовала, как ладонь, лежащая на ее пояснице, все теснее прижимает ее к твердой мужской груди. Щеки Рене жарко вспыхнули от румянца, а по коже побежали мурашки, стоило представить себя и Оливера обнаженными и предающимися более смелым ласкам.

Но он так и не ответил на ее вопрос. Его «М-м-м» – не в счет…

И тут Оливер медленно, очень медленно начал отстраняться от Рене, разжимать объятия.

– Мне нужно вернуться в город сегодня вечером, – сказал он своим обычным серьезным тоном, и Рене не знала, обрадоваться этому или огорчиться.

Неужели Оливер торопится уехать отсюда, прежде чем Рене снова потеряет самообладание? Или она только вообразила себе, что в его тоне сквозит намек на сожаление?

– Да… – Она прочистила горло и окончательно разорвала их объятия. – Да, конечно. Уверена, что кто-то очень ждет твоего возвращения домой.