Он встал, выбил трубку и порылся в кармане, как будто хотел положить мелочь на блюдечко.

— Ради бога, не делайте этого! — запротестовала Шарлотта.

— Спокойной ночи… В котором часу, спрашивается, отходит поезд…

Поднявшись в зал, он тотчас расплатился и, выйдя из «Пеликана», поспешил в бар, находившийся на противоположной стороне улицы, — посетителями этого кафе-табачной были служащие окрестных ночных ресторанов.

— Где у вас телефон?

Он вызвал Центральную станцию.

— Говорят из Уголовной полиции. Сейчас непременно позвонят из ресторана «Пеликан», закажут разговор с Каннами. Не спешите соединять. Дождитесь моего прибытия…

Он вскочил в такси, помчался на Центральную телефонную станцию, показал свое удостоверение начальнику ночной смены.

— Дайте мне провод прослушивания… Заказывал кто-нибудь Канны?

— Да, только сейчас. Я поискал, чей номер вызывают. Оказалось «Кафе артистов», открытое всю ночь… Можно соединять?

Мегрэ надел наушники и стал ждать. Телефонистки, тоже в наушниках, с любопытством смотрели на него.

— Соединяю вас с Каннами, номер 18-43. Говорите.

— Благодарю… Алло! «Кафе артистов»? Кто у телефона? Это ты, Жан?… Говорит Шарлотта… Ну да, Шарлотта из «Прекрасной звезды». Подожди. Сейчас закрою дверь… Кажется, кто-то…

Слышно было, как она с кем-то говорит, — вероятно, с клиентом, потом стукнула дверь.

— Слушай, милый мой Жан… Это очень важно… Я тебе напишу, все объясню… Нет, писать опасно… Я сама приеду к тебе, когда все кончится… Жижи еще у вас? Да? Все такая же? Не изменилась?.. Слушай, передай ей, обязательно передай, что если ее будут спрашивать относительно Мими… Помнишь ее? Нет?.. Ну да, тебя еще тогда не было в Каннах… Ну, едним словом, если кто-нибудь станет спрашивать про Мими, все равно что, то Жижи ровно ничего не знает… В особенности пусть ничего не говорит о Проспере…

— О каком Проспере? — спросил мужской голос на другом конце провода.

— Не любопытствуй… Так пусть она говорит, что не знает Проспера… И Мими не знает… Алло! Не прерывайте!… Кто это там на линии?..

Мегрэ догадался, что она встревожилась; возможно, ей пришла мысль, что разговор подслушивают.

— Понял, Жан? Голубчик, я рассчитываю на тебя… Разговор кончаю, потому что кто-то…

Мегрэ снял наушники и разжег угасшую трубку.

— Вы узнали то, что хотели? — спросил начальник смены.

— Узнал… Дайте мне Лионский вокзал… Хочу спросить, в котором часу отходит поезд на Канны. Лишь бы успеть…

Он с досадой посмотрел на свой смокинг. Лишь бы успеть переодеться.

— Алло?.. Как вы говорите?.. В четыре часа семнадцать минут?.. А прибывает в два часа дня?.. Благодарю.

Мегрэ едва успел заехать на бульвар Ришар-Ленуар, смеясь, успокоить раздраженную супругу.

— Достань скорее костюм… Рубашку… Носки.

В четыре часа семнадцать минут он уже был в вагоне поезда, отправлявшегося к Лазурному берегу, и сидел напротив дамы, которая держала на коленях уродливую болонку и косо поглядывала на Мегрэ, очевидно подозревая, что он не любит собак.

В это самое время Шарлотта, как и каждую ночь, села в такси; шофер, обслуживавший главным образом посетителей «Пеликана», бесплатно довозил ее до дому.

В пять часов утра Проспер Донж услышал, как стукнула дверца машины, как загудел мотор, потом раздались шаги на лестнице, щелкнул ключ в дверях. Но не услышал привычного шипенья в конфорке газовой плиты: Не заглянув в кухню, Шарлотта побежала по лестнице и, открыв дверь, крикнула:

— Проспер!.. Слушай… Не притворяйся, что ты спишь… Комиссар…

Прежде чем изложить суть дела, ей пришлось расстегнуться, оторвав второпях пуговицу лифчика, спустить пояс, и тогда чулки завернулись на ногах штопором.

— Нам надо поговорить серьезно. Встань, Проспер… Да встань же!.. Разве можно серьезно разговаривать с человеком, когда он валяется в постели…

Три часа подряд Мегрэ испытывал неприятное ощущение, как будто он блуждает по своего рода «ничейной земле», между сном и явью. Может быть, просто нервы у него были взвинчены. До Лиона и даже дальше, пожалуй до Монтелимара, поезд катил сквозь завесы тумана. Женщина с лохматой собачонкой, сидевшая напротив Мегрэ, не сходила с места, и не было ни одного свободного купе.

Мегрэ никак не мог найти удобное положение. Да и в вагоне было ужасно жарко. А стоило опустить окно, врывался холод. Наконец Мегрэ направился в вагон-ресторан и для подкрепления сил перепробовал все напитки, какие имелись в буфете: пил сначала кофе, потом коньяк, потом пиво.

Около одиннадцати часов утра, совсем раскиснув, Мегрэ решил, что, может быть, ему станет лучше, если он поест, и заказал себе яичницу с ветчиной, но и еда не шла ему в горло.

Словом, сказывалась бессонная ночь, проведенная к тому же в душном вагоне. Он измучился. Когда проехали Марсель, он задремал в своем углу, и, услышав наконец возглас проводника: «Канны!» — вскочил, озираясь с тупым удивлением.

Повсюду мимозы, солнце сверкает, как в день Четырнадцатого июля. Мимозы на паровозах, на вагонах, на чугунных столбах, поддерживающих навес над перроном! Кишит толпа пассажиров, одетых в светлые костюмы, мужчины в белых брюках…

Из подошедшей автомотрисы повыскакивали десятки таких белобрючников в форменных фуражках и с медными духовыми инструментами под мышкой. Выйдя из вокзала, Мегрэ натолкнулся на другой оркестр, уже оглашавший воздух вибрирующими нотами.

Оргия света, звуков, красок. Повсюду знамена, флаги, вымпелы, а главное, повсюду золотистые мимозы, разливавшие сладкий запах, которым пропитан был весь город.

— Простите, сержант, — спросил Мегрэ у полицейского, тоже имевшего праздничный вид, — что тут происходит, скажите, пожалуйста?

На него глядели с таким удивлением, будто он упал с луны.

— Да как же! Нынче у нас праздник. Карнавальное шествие.

Колесницы, убранные цветами. По мостовой проходили все новые оркестры, направляясь к морю, иногда мелькавшему в просвете улицы, манившему к себе нежной голубизной.

Мегрэ долго вспоминалась потом девчушка, одетая в костюм Пьеретты. Мать тащила ее за ручонку, торопясь, вероятно, занять хорошее место на набережной, чтобы всласть полюбоваться карнавальным шествием. В этом не было бы ничего особенного, не будь на девочке ужасающей маски с длинным носом, красными скулами и длинными, свисавшими, как у китайцев, усами. Ее маленькие пухлые ножонки семенили быстро-быстро.

Мегрэ не пришлось спрашивать дорогу. Как только он вышел по тихой улице на набережную Круазет, ему бросилась в глаза вывеска «Кафе артистов», а дальше над дверью — «Отель». Мегрэ сразу понял, что это за отель.