еду и питье, что подавали сегодня, и проследи, чтоб никто к ним не прикасался.

Рабыня тут же утерла слезы, кивнула и ушла.

– А ты кто? Сын, племянник?

– Сын, – пробормотал Главк и представился.

– Очень хорошо, мы займем кабинет твоего покойного отца и зададим домочадцам несколько вопросов. Кстати, где амфора?

Безумный взгляд юноши переместился в угол комнаты: теперь там валялась только срезанная, полуувядшая лилия.

– Только что видел ее здесь.

– Дай ему какое-нибудь лекарство, – обратилась Ксантия к Глафире. – И сама тоже выпей. А я соберу всех в большом зале, чтоб не шныряли по дому.

Ученица лекаря словно потеряла последние силы после смерти старика. Она сидела, прислонившись к боковине кровати и откинув голову назад. Главк устроился рядом.

– Ты так старалась спасти его, точно от этого зависела твоя собственная жизнь, – сказал он. – Не расстраивайся, он был не самым приятным человеком.

– Вероятно, – глухо отозвалась девушка. – Но мне хотелось продлить его существование. Что бы ты отдал за возможность встретить лишний рассвет, еще раз обнять близких или просто выпить черпак холодной воды в жару?

Главк промолчал. Совсем недавно он думал о том же, когда рассматривал самоубийство в качестве выхода из ситуации. Жизнь бесценна. Пожалуй, он отдал бы все даже ради того, чтоб еще раз испытать укус пчелы. Он так и сделал: принес в жертву своего отца.

Глава 13. Где яд?

Кабинет покойного торговца лесом в отличие от его почти пустой спальни мог бы рассказать многое о хозяине. Центральную роль в его композиции играл огромный мраморный стол светло-серого оттенка. На нем громоздились витиеватые металлические подставки, утыканные свитками разного размера, и набор для письма, вырезанный из слоновой кости. Напротив стояло внушительное плетеное кресло с изогнутой спинкой и жесткой подушкой. Его дополнял скромный низкий табурет для возможного посетителя – несчастный должен был чувствовать себя неуютно, ибо даже высокий человек, усевшись на него, уперся бы носом в столешницу.

Пол украшала все та же римская мозаика – черно-белый геометрический орнамент, изображавший лабиринты квадратов и хаос кругов. Три окна днем занавешивались плотными синими драпировками, а ночью скатывались вверх и закреплялись специальной петлей. В углу ютилась статуя Гермеса с младенцем Дионисом – копия работы Праксителя. На руке бога почему-то висел дорожный плащ. Очевидно, покойный не питал особого уважения к Олимпийцам, либо скульптуру ему подарила какая-то неприятная личность.

Сейчас во главе стола сидела Глафира и напоминала ребенка, решившего поиграть в кабинете дедушки. Рабы подносили ей миски с едой, она зачерпывала из каждой понемногу и размазывала содержимое по плоскому блюду, а потом рассматривала его в увеличительное стекло и подмешивала какие-то снадобья. Девушка смешно морщила нос, а иногда закусывала губу, раздумывая над своей задачей. Ее взбитая модная прическа из кудряшек придавала лицу еще более детский вид, а ноги не доставали до пола, и она болтала ими.

– Не понимаю, – пробормотала Глафира, хмурясь. – Я знаю этот яд, он содержится в абрикосовых, персиковых, вишневых косточках и диком миндале. Можно размолоть ядра и добавить в еду или положить в воду, вино, а потом процедить. И покойный именно проглотил отраву: не вдохнул и не втер в кожу. Однако все кушанья и напитки абсолютно чисты!

– Еще господин имел привычку делиться трапезой с собакой, – подала голос рабыня, которая встретила их. – Но пес здоров.

– И ты тоже, – заметила Ксантия. – Хотя я обратила внимание на сдвинутые кровати. Он позвал тебя, чтобы провести ночь вместе, не так ли?

– Да, – чуть слышно ответила нубийка.

– Мой отец не пропустил ни одной рабыни, – фыркнул Главк. – Наверно, когда понял, что умирает, не мог сообразить, кто же его убил – так много было желающих. Вот и послал за стражником.

– Сейчас мы все выясним, – заявила Ксантия.

Теперь плетеное кресло во главе стола заняла она, и Главк замер. Кабинет отца вдруг показался ему слишком маленьким, старым и жалким для этой девушки. Он легко мог бы представить ее выступающей с трибуны в римском сенате или возглавляющей армию. Стражник, хоть и воплощал собой официальную власть, покорно уступил ей лидерство.

– Итак, – Ксантия положила обе ладони на тусклый мрамор столешницы, ее глаза окутали собравшихся холодной голубой дымкой. – Глафира, спустя какое время яд начинает действовать?

– Иногда мгновенно, если доза высокая, но максимум – через полчаса.

– Превосходно, – кивнула брюнетка. – Начнем с тебя, Главк. Как ты провел вечер? Где находился и что делал?

– Я весь день играл в мяч на площадке, во дворе общественных бань Загрея. Домой вернулся к ужину, есть не хотелось, но отец заставил. В четверть десятого он объявил, что устал. Я, конечно, понял, что в спальню его манил вовсе не сон, а потому поспешил следом, чтобы забрать книгу, пока Шана не явилась.

– Ходят слухи, что ты играешь в кости и много проигрываешь, – продолжила Ксантия.

– Это правда, – не стал отпираться юноша. – Но я не давал отцу никакой еды или питья: мы с ним постоянно находились в поле зрения рабов и ни разу не остались наедине.

– Исключая момент, когда ты зашел за свитком.

– А вот и нет, – злорадно отозвался Главк. – Шана уже торчала на пороге.

Ксантия взглянула на рабыню. Та робко кивнула.

– Ладно. Шана, твой черед. И не бойся говорить правду – сейчас ты представляешь интересы покойного и защищена законом. Верно?

– Да, – поспешно подтвердил стражник. – В «Номос Политикос» 33говорится: «пусть и рабам разрешается свидетельствовать»34, а так же в своде…

– Спасибо, – перебила его Ксантия. – Мы поняли.

Нубийка нервно вздрогнула, оглянулась на Главка, а потом едва слышно принялась бормотать:

– Это был совершенно обычный день: господин работал в кабинете с утра и до пяти вечера, потом приказал подать в сад фрукты и вино, прогулялся, посидел у фонтана и вернулся. До ужина он читал, а после принял ванну и велел мне зайти к нему. Я так и поступила.

– И дальше?

– Господин угостил меня орехами с медом и предложил фалернского.

– Они ели и пили из одной посуды, – вставила Глафира.

– Он рассказывал мне о затмении, якобы какой-то ученый (имени сейчас не припомню) считает, что это вовсе не знамение богов – просто луна закрывает солнце. Мне стало страшно – шутка ли, говорить такие вещи вслух и высмеивать могущество Великих – а хозяин рассмеялся, но вдруг его лицо сделалось бледным, он начал задыхаться, увидел в углу вазу с цветком, разозлился и закричал: «Зови лекаря и стражника, меня отравили». Я тут же послала за вами.

– Куда исчезла амфора?

– Клянусь, я не знаю! Я заметила ее, когда убегала за