вернулись саркастические нотки. – Я не собираюсь спасать младенцев на постоянной основе. В душе я по-прежнему бессердечный сукин сын, не сомневайся.

Девушка продолжала что-то пытливо искать в его взгляде, и Владыка мечей вдруг испугался, что она увидит его насквозь. С ним произошли какие-то странные изменения, от которых он бы с радостью избавился, если б смог. Шестнадцать лет назад он нашел Глафиру в горящей деревне. Малышка радостно ему улыбнулась и внезапно вызвала к жизни какое-то подобие отцовских чувств. И если Ксантия была той, кто впервые пробудил в нем что-то доброе, то Глафира до сих пор оставалась единственным существом во всем мире, кто разглядел это.

– Я все поняла, – сказала Ксантия, и он не сомневался, что она действительно прочитала по глазам то, что он хотел спрятать даже от самого себя.

– Что теперь? Продолжим с того места, на котором нас прервала смерть? Я попытаюсь доказать, что люблю тебя, а ты скажешь мне, что мои шансы на успех составляют один к десяти.

– Скорее, один к ста, – она улыбнулась и покачала головой.

– Как в старые добрые времена, – заключил он и улыбнулся в ответ.

Глава 16. Признание

Главк выпал из дверей капелеи и попытался подняться на ноги. Выпитое вино вытворяло немыслимые вещи с его телом: в ушах шумело, колени подгибались, глаза неправильно определяли расстояние, и из-за них руки не могли схватиться за край пандуса, но голова при этом работала абсолютно нормально.

Скатившись на дорогу, юноша немного полежал, глядя в рассветное небо, но потом на улице появились первые прохожие и потребовали, чтоб он убрался с пути. Он дотянулся до какой-то палки и с ее помощью принял вертикальное положение, а потом сделал несколько неуверенных шагов. Из окна третьего этажа захолустного домишки на него вылились помои и слегка взбодрили. Он даже не стал ругаться и мысленно поблагодарил раззяву, опорожнившего ведро и не удосужившегося сперва проверить, есть ли кто внизу.

Сумма нового долга, записанная на запястье куском угля, жгла Главку руку. Во время изнурительного путешествия к дому он прикидывал в уме, что еще можно продать. Пожалуй, леса на складе достаточно, а если не хватит, то к нему прибавится десяток рабов. Сначала эта мысль обрадовала, а потом Главк со всей отчетливостью понял, что смерть отца лишь ненадолго отсрочила неизбежное. Его судьба – лишиться всего и закончить свою жизнь в рабстве или какой-нибудь канаве с перерезанным горлом, потому что он не способен обуздать свою страсть к игре. Он отнял у родного человека те самые пресловутые минуты радости, о которых говорила Глафира, и ради чего?

«Он был злобным, мерзким стариком, – попытался успокоить себя юноша. – Вот взять хотя бы его распутное поведение. Он переспал со всеми рабынями в доме». Но тут же откуда-то из глубин сознания выплыл ехидный голос и возразил: «А ты-то чем лучше? Словно это не тебя застукали влезающим в окно к замужней женщине – жене твоего лучшего друга. Ты, как последняя скотина, дождался его отъезда и проник в дом, а потом еще врал, глядя ему в глаза. И теперь почему-то считаешь, что твой отец заслуживал смерти, а ты нет».

Доковыляв до ворот виллы, Главк уставился на них, постоял несколько минут, а потом развернулся и решительно направился к гостинице Галии. Там он потребовал немедленной встречи с Глафирой.

– Она, вероятно, еще спит, – запротестовала хозяйка.

Главк вытянулся в струнку, и, стараясь не дышать на женщину, проговорил:

– Скажи ей, что это очень важно!

Невзирая на неимоверные усилия произнести каждый звук максимально четко, слово «очень» прозвучало как «ошшень», а «скажи» превратилось в «сажжи». Галия настороженно прищурилась и потянула носом воздух.

– Да ты пьян, любезный!

– Неправда! – зачем-то вступил в спор Главк. – Я трезв, как трапезит в день сбора налогов. Но у меня есть тайна, которую я доверю только Глафире. Ш-ш-ш!

Он приложил палец к губам, выпустил палку и тут же потерял равновесие. Стремясь его восстановить, юноша отставил левую ногу назад и угодил прямо в клумбу с оранжевыми цветочками. Стебельки жалобно скрипнули под подошвой сандалии.

– Убирайся! – закричала хозяйка и замахнулась на него полотном с неоконченной вышивкой.

– Пожалуйста, не гони меня! – взмолился Главк, и по его щекам покатились горькие слезы.

– Что тут происходит? – требовательно спросила Ксантия, приближаясь к ним.

– Этот пьяница вытоптал мои цветы!

– Я пришел поговорить с Глафирой, а она не пускает!

– О чем?

– О смерти моего отца.

– Идем, – приказала девушка и подтолкнула его к двери дома.

– Но… – начала Галия.

– Не беспокойся, я прослежу, чтоб он никому не докучал и ничего не сломал.

Ученицу лекаря разбудили звуки перебранки. Спросонья она не могла разобрать фраз и слышала только общий тембр голосов: сердитый женский, проглатывающий согласные, и визгливый мужской, налегающий на шипящие. В первую минуту ей показалось, что это своеобразное пение, и даже приснилось, будто она снова стоит у сцены Гермопольского театра, и актеры разыгрывают встречу полководцев перед битвой. Потом Глафира проснулась, но звуки уже пропали. Она потянулась, сладко зевнула и завернулась в хитон.

В комнату вошла Ксантия.

– Одевайся скорее. Главк здесь, собирается что-то сказать нам по поводу убийства.

Глафира, ворча, взяла со столика фибулу и соединила края полотна на правом плече. Ее кудрявые волосы топорщились в беспорядке, но она решила заняться ими позже. Ранним утром ей меньше всего на свете хотелось выслушивать чьи бы то ни было признания, но деваться некуда.

– Зови, – вздохнула она и уселась на край кровати.

Главк шагнул в спальню с видом человека, попавшего в руки палачей и настроенного умереть с достоинством.

– Я убил своего отца, – заявил он.

Глафира подавила зевок, чтобы не портить торжественное мгновение.

– Это мы поняли сразу, – ответила Ксантия за двоих, хотя ее подруга ни о чем подобном не догадывалась. – Нас интересует, как ты дал ему яд.

Юноша вздохнул, сцепил руки в замок и завел рассказ о долгах, Загрее, проклятии Ниобы, визите к храму и сумасшедшей старухе, не упуская никаких деталей. Когда он умолк, Глафира разочарованно воскликнула:

– Что за бред! Если ты пришел признаваться, так признавайся, хватит водить нас за нос.

– Но я клянусь, так все и было! Это проклятие настоящее, говорю я вам! Ненормальная Тирия дала мне пустую амфору и велела поставить в спальне, никакого яда к ней не прилагалось, – он понизил голос. – Я навлек на отца беду, но убил его Аполлон.

– Послушай, – Ксантия мягко встряхнула его за плечи. – И рассуди сам: достаточно легко представить Аполлона в полном блеске, мечущего золотые стрелы. Но довольно