Мой смычок был не из дерева, а из фломастеров, которые можно было скрепить друг с другом. Помните такие? С разноцветными колпачками, которые надевались с обеих сторон? Честно говоря, я не уверена, что именно производитель задумал так скреплять фломастеры, – для такого они явно были не предназначены. Или для того, чтобы оставаться в скрепленном положении «смычкозаменителя». Я помню, как во время занятий ползала по ужасному линолеуму на кухне, собирая эти фломастеры каждый раз, когда конструкция разваливалась. А еще я помню, как вспоминала, как ползала по этому ужасному линолеуму, спустя 13 лет, когда я ползала по другому полу, потому что сломала свой настоящий смычок – смычок, сделанный в начале 1900-х лондонской фирмой W. E. Hill & Sons, за который мои родители заплатили семь тысяч долларов. Конечно, моей первой мыслью в тот момент были всевозможные ругательства, но, успокоившись, я поняла, что этого стоило ожидать.

От коробки салфеток я перешла к ярко-оранжевой фабричной скрипке. По сути, это была игрушка, а звук, который она издавала, был больше похож на скрежет вилки, которой нещадно проводят по тарелке, с наложенным голосовым фильтром бурундука (или на меня, поющую арии Моцарта в возрасте двух с половиной лет). Сцепленные фломастеры заменил более крепкий пластиковый смычок, украшенный разноцветными лентами, чтобы я могла определить верх, середину и низ смычка без дополнительных математических расчетов.

Потом был тот год колыбельной – вообще не вдохновляющий период, но значительно менее угнетающий и душераздирающий, чем занятия последующих лет. (Точнее, период колыбельной не был угнетающим и душераздирающим для меня, но, скорее всего, был таким для моего папы, которому приходилось сидеть со мной во время занятий.)

Мне показывали и объясняли каждый шаг, каждое движение. Ничего не получалось интуитивно. Держи пальцы согнутыми, пусть твоя рука ведет изменение позиции, не ковыряйся смычком в носу сестры. После того как мои мышцы запомнили нужные движения, я наконец смогла играть с некоторым ощущением изящества и ловкости, получалось более естественно.

Достаточно естественно, на самом деле. Я могла услышать красивую фразу в записи и сыграть ее самостоятельно, с такими же интонациями. Потом я пробовала сыграть ее по-другому, а потом еще разными способами, пока не находила тот, что отзывался во мне больше всего. В этот период своей жизни я не упражнялась, я просто наслаждалась музыкой и трепетом оттого, что могу сама что-то играть.

Однажды, когда я переросла своего учителя[33], меня передали другому, который сказал, что я все делаю неправильно. Кисть моей левой руки была слишком далеко, большой палец слишком торчал, другие пальцы касались струн под неправильным углом. Снова стало неловко и некомфортно – и снова все свелось к науке.

Именно поэтому моя мама, когда ей скучно, исследует самые темные уголки интернета в поисках статей в местных газетах, где рассказывают о настолько талантливых людях, что они, как говорят, могут без особых усилий достичь поразительных высот мастерства, – и отправляет эти статьи мне. Поэтому, а еще потому, что ее любимое занятие – наблюдать за тем, как я погружаюсь в безумное раздражение. Она делает это ради смеха, потому что ситкомы, комики и другие вещи, которые веселят нормальных людей, вообще не работают для моей мамы.

Эй, Ари! Слышала про мужчину из Огаллала, Небраска, который нашел на чердаке старую ржавую трубу, а неделю спустя сыграл соло из Бранденбургского концерта № 2 Баха?[34]А вот парень съел десять тарелок картофельных драников в университетском кафетерии, провел три дня на унитазе, а на четвертый был настолько обезвожен, что рухнул на скамейке перед фортепиано, которое по случайному стечению обстоятельств было у него дома, но на котором он никогда не играл, и обнаружил, что может по памяти сыграть La campanella Листа целиком – хотя он вообще не знает, кто такой Лист[35].

Каждый раз, когда я слышу слова «прирожденный музыкант», я рву на себе волосы.

Однажды водитель такси, увидев мою скрипку, пустился в рассуждения о том, как мне повезло быть одаренной и что у меня есть работа, на которой я всегда веселюсь. Однажды он тоже пробовал скрипку, но держать инструмент было больно и неудобно, так что он по какой-то причине предположил, что игра на скрипке должна ощущаться не так.

Помнится, я хотела показать ему, как слезает кожа с кончиков моих пальцев, и мозоль от смычка на указательном пальце, и гной, который вытек из раны и застыл на моей шее в том месте, где натирает подбородник. Я хотела рассказать ему о нагрузках во время выступлений, об иррациональном, но при этом поглощающем страхе того, что меня вырвет на сцене, и об ужасной ненависти к себе, возникающей, когда мой палец касается струны на долю миллиметра выше или ниже того места, где он должен быть. Но я ничего не сказала. Вместо этого я оставила ему 20 % чаевых, потому что знала, что в какой-то степени мне действительно повезло (как и любому, кто может позволить себе нытье о чем-то вроде удовлетворенности работой) и что существует множество музыкантов, не опустившихся на дно жалости к себе, которые согласились бы с этим таксистом.

Но я не говорю, что природные данные вообще не играют роли. Даже у меня, несмотря на год, проведенный за разучиванием колыбельной, кажется, есть какая-то врожденная гибкость, координация, неврологическая предрасположенность, благодаря которым я более склонна к написанию музыки, чем мой муж Штефан, очень одаренный в юриспруденции, но исполняющий гимн Германии так же, как гимн Франции (он немец и считает, что это должен быть один гимн)[36]. Но нет четкого определения слова «прирожденный», которое описало бы мой путь скрипачки.

Не прирожденные

Некоторые из вас, возможно, думают про себя: «Не хочу показаться грубым, но ты не думала, что проблема может быть в том, что ты недостаточно талантлива?»

На этот вопрос без ведра мороженого я не отвечу. Зато я могу сказать, что мой ответ значения не имеет. Вы можете спросить любого всемирно известного классического музыканта и все такое, но, возможно, один лжец[37]подтвердит вам, что, чтобы профессионально играть на музыкальном инструменте, необходимо бесконечно пахать, постоянно поддерживать свой уровень и обладать экстремально высокой устойчивостью к фрустрации и физическому дискомфорту. Ни у кого не получается хорошо сразу. Поначалу разница между талантливым и неталантливым скрипачом – это не вопрос о хорошем и плохом исполнении. Это вопрос о том, кем ты готов пожертвовать – своим первенцем или только любимой