Тревожно мне сделалось — похоже, что попал я не в свою реальность. То есть в прошлое не моего настоящего, которое сейчас будущее. Или какой-то другой попаданец тоже сюда заявился, и не сидел, как я, тихо под веником, а изменял реальность? Да запросто. Не иначе — парень из Грузии решил сделать свою страну гордой и независимой, хотя не припомню я в этих местах гигантов индустрии — так что, на мой неискушённый взгляд, пока из этой затеи ничего, кроме банановой республики, получиться не должно. Ну там, шерсть, вино — этого тут достаточно, но, на мой вкус, маловато для процветания. Помню ещё в Кутаиси автомобили собирали, но как-то они никому особо не нравились, да и было это не помню в какие времена.

* * *

Ехали долго с длинными непонятными остановками. Начались проблемы с водой- стояли мы, как правило не на станциях и, хоть и в горах, но ручьёв поблизости не журчало. А у нас же лошадки. Им много питья нужно, как минимум ведро на один раз. В общем — беспокойно стало, да и тревожно. Новостей никаких — только комиссары ходили, разговоры разговаривали про международное положение, да про то, что все буржуи бяки, а коммунисты горой стоят за интересы трудового народа. Я, понятное дело, кивал, да поддакивал, но душу мою эти слова не задевали — невосприимчивость к рекламе у меня с детства: нафиг мне «Сникерс» или другой «Хрюкерс», если есть отлично знакомый «Бабаевский» батончик, или шоколадные конфеты «Ассорти»?!

И вообще, хорошо живёт тот, кто делает что-то полезное, и с политическими убеждениями это никак не связано. Так меня дед научил, и не заметил я ни разу, чтобы он заблуждался. Вот и сейчас мы с Кобыланды мчимся, как ошпаренные с вёдрами под откос — тут, судя по фырканью лошадей, есть вода. Точно — сочится по поверхности земли, но так, что не зачерпнуть — только прильнуть губами, да втянуть в себя. Но так нам лошадок не напоить. И врубаемся мы в каменистый грунт малыми лопатками, делая углубление, куда можно будет погрузить хотя бы кружку.

Ничего так — вывернули пару камней размером с кулак, выгребли мелкий щебень, подождали, пока ямка наполнится да хоть немного отстоится вода, и давай черпать, поглядывая на замерший далеко наверху состав. Успели взять по паре вёдер и допереть до вагона. И новый забег. А тут, внизу, другие ездовые уже начерпывают вёдра — народ-то у нас из крестьян — они не могут спокойно смотреть на мучения животины. А сверху повар с помощником — и тоже к нашей ямке.

Хорошо, что стояли долго — все успели набрать и не отстал никто… хе-хе. Тут я полешко из под колеса и вытащил… и перепало мне от кондуктора, что на задней площадке ездит и при остановках на уклонах подкладывает под колёса специальные башмаки — он мне, хоть не все слова были русскими, объяснил, что за нами присматривал и позвал бы, если бы поезду пришел сигнал трогаться. И придержал бы состав, пока бы мы не добежали. Он ведь тоже с понятием… следующий перегон мы с ним так и ехали на задней площадке — я извинялся, а он обижался, что я его считаю плохим человеком — ну прямо тот самый настоящий грузин из старого кино… не помню, как называется. Хотя, его ещё не сняли, наверно.

* * *

Разгружались мы не в теснине — вокруг станции было много довольно ровного пространства, хотя и горы неподалеку торчали. Кашевары вместо привычной пшёнки сварили что-то незнакомое — все поглядывали недовольно, но трескали, бурча себе под нос. Расположились мы на пологом склоне среди виноградников и несколько сердитых местных дедков в национальной здешней одежде ходили между бойцов и ругались по-своему — как я понял, просили ничего не ломать. Старшина наш Михалёв с ними потолковал, а потом мы принесли с ближних подворий по охапке какой-то зелени — не сено, конечно, но для лошадей съедобно.

Комполка куда-то уехал верхом — точно знаю, потому что сам ему мерина седлал. Потом все снялись с места, и начался долгий многодневный переход. Горные дороги — тяжкие. Вверх-вниз, толкать-придерживать. Жара, а на голове — суконный шлем-будённовка с суконной же малиновой звездой и мокрая от пота гимнастёрка с длинными рукавами липнет к телу. И это, несмотря на то, что иду налегке, ведя в поводу лошадь, впряженную в телегу, и груза на мне — только карабин, да пара запасных обойм в подсумке. Ну я в таких вопросах стесняться не привык — нательную рубаху — долой, рукава засучил, воротник расстегнул, шаровары тоже засучил на манер длинных шорт, а башмаки надел не на обмотку, а на носок.

Ох, и вломил мне старшина за ненадлежащий вид! Особенно — за носки. Однако, чуть погодя, гляжу — обозники наши принялись перенимать мои приёмы — реально жарко. Привал устроили уже через час. Я достал из сидора запасную гимнастёрку — она второго срока, застиранная до почти полной потери цвета — и аккуратненько выпорол рукава. Потом ворот развернул, сколь можно, чтобы проклятый воротничок-стоечка отвернулся на спину, и в таком виде прихватил несколькими стежками. Ну и подворотничок пришил по-новому… уродски, конечно. Штанины снова подвернул, и тоже прихватил нитками, чтобы не сползали вниз.

А вот как культурно сдыхаться от ремня — не придумал. Повесил его через плечо. Только с буденновкой ничего не сделал. В общем, весь наш обоз дружно переобмундировался — а что вы думали — нам ведь телеги по склонам приходится частично на руках спускать-поднимать потому, что лошадки не сдюживают — перегружены телеги. Старшина смотрел на нас злобно, но потом и сам так же поступил — вроде как образовалась единая форма одежды.

Следующие три часа двигались без остановки, а после из основной колонны двоих с тепловым ударом положили к нам на повозки. На бойцах-то и противогаз навьючен, и скатка шинельная и вещмешок — нет у них, куда это положить, как у нас, возниц.

Мы как раз пересекли открытое место. Солнце жарит, и ни ветриночки, ни тенёчка. А от кромки леса, что справа, по нам открыли стрельбу. Как только пули засвистели, я рубанул постромки, схватил Каурку под уздцы — и бежать. Это потому, что Кобыланды так поступил — он хорошо соображает, быстро. А я торможу — вот и повторяю за ним почти любые действия. И еще два наших обозных последовали нашему примеру. Полк же, как шел колонной, так и развернулся и рванул в атаку, считай, толпой прямо на огневую точку. Мы-то в хвосте двигались, а стрельба аккурат против нас и случилась, поэтому двум ротам пришлось прилично возвращаться — ну да совладали они как-то с супостатом, хотя он издалече лупил — сперва заставил залечь фланговое охранение, а уж потом и на колонну перенёс огонь.

Мы сразу повернули обратно, а тут, как подошли, на нас бросился ротный:

— Трусы, предатели, дезертиры, — а сам размахивает «Наганом», и так мне от этого беспокойно сделалось…

— Лошадки зато целые, — отвечает Кобыланды. А я вижу, что многие из телег нашего обоза перевёрнуты, а возле иных на земле бьются лошади.

Ротный оглянулся, засунул «Наган» обратно в кобуру и сделал вид, что очень занят. Тут в спокойной обстановке, то есть, когда без стрельбы, способность мыслить вернулась ко мне окончательно. Глядя, как относят куда-то наших убитых, как грузят на повозки раненых, сообразил наконец — это действительно война. Вот уж никак не ожидал оказаться в зоне боевых действий, да ещё в качестве военнослужащего — как-то до этого момента подобная возможность рассматривалась достаточно гипотетически.