– В принципе можно – мгновенную операцию,дело решают минуты, но, как правило, такое удается, если казус произошел вприсутствии доктора, ну, во время обхода или осмотра. А так человек простоперестает дышать, и соседи по палате думают, что он спит. Ваша племянницастрадала тромбофлебитом, муж говорил, постоянно жаловалась на судороги в ногах…Печально, конечно, двадцать пять лет – не возраст для смерти, но, поверьте,никто не виноват, судьба!

– Ничего себе! – пришла я в полноенегодование – Судьба! Да у вас просто отвратительные условия! В 213-й палатебезумное количество больных!

Роман Яковлевич внимательно глянул на меня.

– Кто сказал, что Звягинцева лежала в213-й палате?

– В справочной, – быстро нашлась я.

– Перепутали. Ее место было в 213-й «а»,это платное отделение, и, поверьте, условия – лучше не найти. Для вашейплемянницы сделали все.

– Так уж и все, – фыркнула я. –надо было в Склифе оставить или в ЦИТО перевести…

– Но Звягинцевой ведь требовалосьпсихиатрическое наблюдение, а сделать подобное ни в Склифосовском, ни в НИИтравматологии нельзя, только у нас имеется специальное отделение, одно на всюМоскву. Таких больных в психиатрическую клинику не кладут, там не умеют затравмой ухаживать!

– При чем тут психиатрия? – непоняла я.

Минаев моментально захлопнул рот, потомпроцедил:

– Хороша же вы тетя. Разговор закончен!

– Но…

– Никаких «но», и вообще, предъявитепаспорт!

Пришлось спешно отступать, бормоча под нос:

– Оставила дома.

Перед тем как покинуть больницу, я отловиламедсестру и поинтересовалась:

– Где палата 213 «а»?

– В платном отделении, на пятом этаже.

Да, там открылась иная картина. Ковровыедорожки, телевизоры, ласковый персонал, комнаты на одного, и никакого запахамочи и щей… Но и медсестры, и нянечки, сверкая улыбками, категорическиотказались рассказывать о Насте.

– Сведения о больных только у лечащеговрача, – в голос твердили они.

Я медленно побрела от больницы к метро.Какие-то смутные, неприятные мысли копошились в голове. Кончина молодой и, вобщем, достаточно здоровой женщины выглядела более чем странно. Я провела впалате возле Юли десять дней, приходила утром, уходила вечером и не помню,чтобы Настя жаловалась на судороги. Конечно, у нее отчаянно болелотравмированное бедро, она говорила, что тяжело спать в одной позе, на спине,просила вытряхнуть скопившиеся на простыне крошки, поправить подушки. Частенькомучилась головной болью, но судороги? Не слышала ни разу. И потом, пару раз, ненайдя нянечку, я подавала ей судно. Настенька лежала в коротенькой рубашечке допупа, и хорошенькие стройные, длинные ножки оказывались на виду, когдаоткидывалось одеяло. Конечно, правая, сломанная, нога выглядела не лучшимобразом, распухшая и больная, но никаких уродливо выступающих вен и синих«узлов» я не заметила.

И потом, какое нелепое поведениеродственников! Может, у них обоих шок от происшедшего, и муж, и свекровь непонимают, что говорят? Не хотели сообщить о кончине Насти постороннемучеловеку? Почему? Это секрет? И что лежит в банковской ячейке?

Потолкавшись бесцельно между аптечным киоскоми газетным ларьком, я приняла решение и отправилась в «Мапо-банк».

Все-таки странное название для финансовогоучреждения, напоминает «Маппет-шоу», но с виду здание выглядело солидно.Небольшой дом, выкрашенный розовой краской, вход во двор закрывает калитка. Яткнула пальцем в кнопку.

– Изложите цель визита, – прогремелиз динамика металлический голос.

Очень забавно. Найдется ли в целом свете хотьодин налетчик, честно отвечающий на подобный вопрос:

– Хочу ограбить ваше деньгохранилище.

С языка уже был готов сорваться этот ответ, ноя взяла себя в руки и сухо сообщила:

– Я здесь абонировала ячейку.

Замок щелкнул, ажурная калитка отворилась, япересекла крохотный дворик и вошла внутрь. В холле маялся чудовищно толстыйохранник. Интересно, как подобному экземпляру удалось устроиться на работусекьюрити? Да он и двух шагов не пробежит, задохнется. Впрочем, вдруг он меткостреляет, с двух рук, по-македонски.

Ничего не подозревавший о моих мыслях мужиквелел:

– Посидите, сейчас придут.

Спустя минут пять вышел стройный парень вбезукоризненном костюме и с папкой в руках и спросил:

– Вы в ячейку?

Я кивнула, и мы пошли налево. В небольшойкомнате в стене были сделаны железные ящики.

– Номер? – спросил служащий.

Я растерялась.

– Не помню.

– Не беда, – успокоил парень, –покажите ключик. Ага, пятьдесят вторая.

Он раскрыл папку и вытащил какой-то листок.

– Что это? – не утерпела я.

– Договор об абонировании ячейки.

– Зачем?

Клерк глянул на меня и спокойно пояснил:

– Сейчас проверим, кто имеет доступ ксодержимому.

– Разве ключа не достаточно?

– Нет. Впрочем…

– Что?

– В договоре указано – доступ имеетЗвягинцева Анастасия Валентиновна или любой человек, имеющий ключ. Странно, какправило, так не делают, но такова воля клиента, и я не имею права чинитьпрепятствий. Открывайте, проверяйте содержимое, потом позовете меня, я подождув приемной.

И он быстро вышел. Я отыскала дверку с цифрой«52», ключик легко повернулся в скважине, открылась небольшая темная ниша. Вглубине белела коробочка. Я вытащила на свет картонку, оказавшуюся упаковкой оттонометра, открыла и ахнула. Вся внутренность была забита стодолларовымибумажками, внизу, под купюрами, оказался конверт. Четким, ясным почерком, безвсяких кренделей и завитушек был написан адрес: улица Мирославская, домвосемнадцать, Рагозину Николаю Федоровичу.