Лев Моносзон

Биографический очерк

Описывая литературное кафе «Музыкальная табакерка», открывшееся в Москве весной 1918 г., В. Шершеневич посвятил в мемуарах несколько строк и загадочному поэту Льву Моносзону:

«Тут возник Лев Моносзон, который начал свою поэтическую жизнь с того, что нечаянно застрелил милиционера-студента и с испуга начал писать стихи. Когда испуг прошел, Моносзон бросил стихи и уехал за границу»[1].

С поэтом Л. Моносзоном предлагалось идентифицировать деятеля советского кино Л. И. Моносзона (1886–1938), что справедливо вызывало сомнения. Накопившаяся за последние годы «критическая масса» материалов[2], однако, позволяет с некоторой уверенностью отождествить его с известным в веймарской Германии певцом Лео Моноссоном (1897–1967), именовавшимся в эмигрантской печати также «Лео Моносзоном», «известным русским певцом Лео Моноссоном» и т. д.

Лев Исаакович Моносзон родился в Москве 7 декабря 1897 г. в семье богатого ювелира Исаака Львовича Моносзона[3], в Москве же закончил гимназию. Был первым мужем второй жены В. Шершеневича, актрисы Ю. С. Дижур (1901–1926)[4].

Мы не знаем, когда произошло – и произошло ли – описанное Шершеневичем случайное убийство «милиционера-студента»; подобное событие могло случиться после Февральской революции и ликвидации департамента полиции в марте 1917 г. В августе 1917 г. вышел первый сборник Моносзона «Сердце пудренное: Лирика»[5] – собрание верлибров, первый раздел которого, состоящий из любовно-эротических септим, явственно отдавал «японизмом». Следов каких-либо трагедий, за исключением любовных, в сборнике не замечалось – однако в нескольких стихотворениях, жутковато предвосхищавших обстоятельства гибели Ю. Дижур, говорилось о самоубийстве героини. В программном стихотворении «Nature pas encore morte» Моносзон отрекался как от «пьяной истерики Бальмонта и мистических ураганов Мережковского», так и от «ряженых ломак»-футуристов, подобных «Бурлюкам», провозглашая взамен «холодный и очень искренний эгоизм» «циничной утонченности и безволия» денди большого города.

В харьковской «Камене» и это стихотворение, и книгу в целом буквально отхлестал поэт и критик П. Б. Краснов (1895–1962):

Лев Моносзон. Сердце Пудренное. Лирика. Москва. 1917. У этого расстегнутого нерифмованного «лирикана» обилие нежности, но нежности городской души, выкрашенной «в цвета циничной утонченности и безволия». От такой нежности отдает эфиром, песенными гримасами Вертинского, узколобием, болезнью… Освальда. Из Сердца Пудренного льется через край гнилая мутная кровь «шикарного. проститута… с истинно-Уайльдовским гурманством костюма, истинно-Толстовским гурманством позы., окруженного влюбленными мальчиками, бледнеющими от каждого жеста их прелестного чудовища.»

Судите сами, стоит ли разгадывать нас,

хромых и лысых сфинксов,

когда насморк или узкий воротничок

взволновывают нас неизмеримо больше,

чем двадцать мировых войн. –

Стоит ли разгадывать их, теряющих «чистоту на одиннадцатом году, а невинность несколько позже»? Конечно, не стоит. Ни их. Ни поэзию их поэтов. Дегенератам, выкидышам Города, красящим свои губы и пудрящим свои сердца, воспитанным на Кузнецком, играющим своими стеками перед витринами Дациара, – им нужны такая поэзия и такой поэт, который –

отличается от женщины только тем,

что накладывает косметики на дряблую душу,

а женщина –

на дряблое лицо[6].

В ноябре 1917 г. Моносзон опубликовал небольшой сборник «стихов о мятеже», озаглавленный «Эти дни», с чрезвычайно резкими проклятиями по адресу Октябрьской революции и выпадами против большевиков. Последних поэт именовал «хищной, двуликой выдрой», «дрессированными клоунами» и «жонглерами на канатах идей и увещаний», вызвавшими кровавую бойню, новую революцию – «России мертворожденной дочкой» и т. д. Были в «Этих днях» и такие строки:

А потом, когда успокоилось

и вы взяли верх –

ну, и что же?

оттого, что заперт в тюремные стойла

противник, как ялик в шхерах,

уничтожен?

оттого, что в мертвецких трупы горами гниют,

и люди в очереди стоят

узнать – не свой ли –

вам легче, у вас уют,

на каждые вонзенные сто ядр

вы тысячи удобств присвоили?

<…>

Ни капли крови! Ни капли страданий!

В новом мире никто не пропляшет

по трупам хилой гнути,

никто не убьет под пурпурным знаменем!

Все это вполне соответствовало настроениям, по всей видимости царившим в окружении Моносзона – но зашел он гораздо дальше, например, своего литературного соратника, поэта, прозаика, критика и режиссера В. В. Королевича (1894–1969), демонстративно посвятившего книгу стихов «Сады дофина» (1918) великому князю Дмитрию Павловичу.

В декабре 1917 г. (10 января 1918 г. н. ст.) Моносзон читал в «Кафе поэтов» доклад «Реформа любви». Афиша вечера сообщала: «В разговорах примут участие: Вл. Маяковский, киты мира: Вл. Королевич, Вл. Гольцшмидт и Н. Равич, поэтесса Н. Поплавская и желающие вниматели из пришедших» (ГЛМ).

По версии А. Климова[7], Моносзон читал нечто «по Вейнингеру»; вероятней же, его доклад соответствовал «монологам», описанным в стихотворении «Брови сжаты…»:

О, я буду незабываем

с лицом моим,

циничным и белым, как белая краска,

с душой-цилиндром, вылощенным наглостью

и надевающимся, когда угодно.

О, я буду незабываем

С монологами моими о том,

что любовь – пренеприятный отросток сердца,

и что любить можно

только в серых перчатках.

«Зачастую на эстраде истерически кликушествовал И. Эренбург, только что выпустивший свою „Молитву о России“, и поочередно выламывались и жеманничали В. Королевич, Моносзон и Гольц-шмидт» – вспоминал Н. Захаров-Мэнский[8].

В январе 1918 г. Моносзон и Королевич организовали кружок молодых поэтов-«нефутуристов», получивший позднее наименование «Зеленое яблоко». Целью кружка было заявлено «издание поэзии, разбор новых книг, самоопределение поэтов. Предполагается издание сборников стихов и публичные выступления»[9]. При этом Моносзон и Королевич заявляли, что «ничего общего с футуризмом не имеют» и стремятся «освободиться от властного ига футуризма»[10].

О деятельности недолго, как видно, просуществовавшего кружка известно из сообщений в прессе. 29 января состоялся доклад Моносзона «Эти дни в поэзии», в феврале – заседания редакционной комиссии (рассмотрены для альманаха стихи А. Амдурского, Ю. Наумова, С. Рексина и М. Щетининой, приняты стихи Г. Вейманса, А. Оленина, Н. Павлович и Г. Янова; в члены кружка приглашены Н. Серпинская и Н. Поплавская). 18 февраля – доклад Н. Серпинской «„Белая стая“ А. Ахматовой», 25 февраля – вечер поэзии К. Липскерова. В первой половине марта – закрытые вечера (на первом Моносзон и Поплавская выступили с докладами о поэзии В. Инбер, Павлович читала свою поэму «Ангел мщения», на втором – с докладами о поэзии Е. Гуро выступали Рексин и Павлович, читала свои стихи Серпинская).

Единственным