«И почему так устроено в природе, – разочарованно подумала Надежда Николаевна, – самые красивые растения обычно лишены аромата, а какой-нибудь невзрачный цветочек обладает чудесным запахом… Впрочем, с людьми случается то же самое».

Она раздвинула розовый куст, чтобы посмотреть, что скрывается за ним, и невольно замерла.

На укромной лужайке, скрытой кустами от посторонних глаз, стояли двое, мужчина и женщина.

Это были Алиса, жена Сергея, и Олег, которого Баруздин представил как архитектора, дизайнера и прораба в одном флаконе… то есть в одном лице.

Они о чем-то вполголоса разговаривали.

Слов Надежда Николаевна не слышала, но позы собеседников, выражения их лиц и жесты говорили о многом.

Между этими людьми словно были натянуты невидимые нити, их соединяли невидимые, но прочные связи.

Алиса как будто продолжала каждый жест Олега, как бы неосознанно отражала его движения, словно живое зеркало. Чувствовалось, что между ними существует давнее и полное взаимопонимание. Алиса не отрывала глаз от его взгляда, казалось, она черпает в Олеге что-то очень важное, необходимое. Казалось, еще немного – и она просто растворится в глазах стоящего напротив мужчины.

«Вот оно как!» – подумала Надежда с грустью и невольно пожалела Сергея Баруздина.

Впрочем, ее это ни в какой мере не касается. Только очень глупые и самонадеянные люди вмешиваются в чужую жизнь, и ни к чему хорошему это не приводит.

«Сергей сам виноват! – с досадой подумала она. – Загнал молодую женщину в этакую глушь, где у нее ни подруг, ни знакомых, да еще поселил рядом с ней молодого красивого мужчину! А сам часто уезжает в город… Конечно, может, он ей доверяет… Но не до такой же степени. Зачем нарочно человека провоцировать, только гусей дразнить…»

Алиса вздрогнула, словно почувствовав на себе взгляд Надежды Николаевны, и повернулась. Но прежде чем она закончила это движение, Надежда вынырнула из куста роз, и ветки, сомкнувшись, отгородили ее от невольно подсмотренной сцены.

Надежда продолжила знакомство с садом, но уже без прежнего радостного чувства. На дне ее души остался неприятный осадок. Больше ее не радовали цветущие кусты и блаженствующие на позднем солнышке клумбы. Наконец, не выдержав такого душевного раздвоения, она покинула сад и направилась к дому.

Немного не доходя до крыльца, она увидела Петра Афанасьевича.

Старик сидел в инвалидном кресле и мрачно смотрел перед собой.

– А, это вы! – сухо проговорил он, заметив Надежду. – Пользуясь нашей встречей наедине, прошу меня простить! Кажется, я погорячился, приняв вас за прислугу. А жаль!

– Почему это? – обиженно поинтересовалась Надежда Николаевна. – Вы считаете, что на роль прислуги я подхожу лучше, чем на роль гостьи?

– Вовсе нет, – хмыкнул старик. – Просто, если бы вы были прислугой, я сейчас попросил бы вас покатать меня по саду. Сейчас самая пора цветения роз…

– Странно, только недавно вы вполне благополучно передвигались на собственных ногах!

– А вы не из болтливых, – усмехнулся Петр Афанасьевич. – Спасибо вам за это. Я не хочу, чтобы Сергей знал, что я могу ходить.

– Хоть я и не прислуга, но, так и быть, могу вас немного покатать, – смилостивилась Надежда. – Заодно сама еще раз взгляну на розы. А вы в качестве платы за мое молчание и за услуги расскажете об обитателях этого дома.

– Так и знал, что вы потребуете плату за молчание! – Старик притворно вздохнул. – Ладно, я нахожусь в совершенно безвыходном положении и вынужден принять ваши условия! – Он театральным жестом поднял крупные руки.

Надежда взялась за спинку кресла и покатила его по усыпанной гравием дорожке.

– Итак… – напомнила она.

– Думаю, про Сергея вы и без меня знаете достаточно, – начал Петр Афанасьевич. – Так что начну с Алисы. Ну, ничего особенного в ней нет – обычная охотница за деньгами, для которой главным мужским достоинством является размер банковского счета.

– Уж очень нелестного вы о ней мнения… – подначила Надежда. – Все же ваш племянник выбрал ее в жены, стало быть, разглядел в ней какие-то достоинства…

– Да какие уж там достоинства, – с досадой вздохнул старик. – Она моложе его на четырнадцать лет, вот и все достоинства. А в остальном – обычная молодая капризная бабенка, ни красоты особой, ни ума. Делать ничего не умеет, прыгает от одного мужа к другому. Сейчас они все так делают…

– Так у нее Сергей не первый муж? – удивилась Надежда. – Ну надо же, как много люди успевают…

– Думаю, что и непоследний. – Петр Афанасьевич саркастически улыбнулся. – Рыба ищет где глубже, а такие стервы – где лучше. Характер у нее отвратительный, нервная очень…

– Ну, насчет Алисы я и сама разобралась, – прервала старика Надежда Николаевна. – А вот расскажите-ка мне про этого прораба…

– Ага, вы уже успели заметить! – Петр Афанасьевич хмыкнул. – Впрочем, только слепой этого не заметит… Только такой слепой, как Сергей!

– Кажется, здесь его все обманывают кто как может! – Надежда выразительно постучала по спинке кресла.

– Ну, одно дело – невинные стариковские капризы, – пробурчал Петр Афанасьевич. – И совсем другое дело… Надеюсь, вы не собираетесь сообщать ему все, что успели увидеть?

– А что я видела? – прищурилась Надежда. – Ровным счетом ничего. А уж выводы свои точно буду держать при себе, я ведь Алисе не свекровь. Но вот отчего же вы не хотите раскрыть глаза любимому племяннику на поведение жены? Наверняка уж вы-то успели заметить предостаточно и сможете предъявить ему неопровержимые доказательства!

– Вы шутите? – вскинулся старик. – Они все равно помирятся, а меня выбросят из этого дома в течение часа! И куда прикажете деваться? В богадельню? Я одинок, Сергей – мой единственный родственник, хоть поживу на старости лет в тепле и комфорте!

После обильного ужина, который Надежда доела с трудом, она поднялась на второй этаж и направилась в свою комнату: день сегодня выдался долгий и утомительный, и Лебедева решила лечь пораньше.

Однако она не успела осуществить свое благоразумное намерение: проходя мимо полуоткрытого окна, выходящего на круглую площадку перед входом в особняк, она услышала за этим окном какой-то шум и громкие, раздраженные голоса.

Надежда подошла к окну и выглянула в него.

Перед домом стоял долговязый небритый мужик в разорванной на груди тельняшке, с впечатляющим синяком под глазом. Размахивая длинными руками, как крыльями ветряной мельницы, он орал хриплым истеричным голосом:

– Жируешь, гад?! Пьешь народную кровь?! Ну, погоди, я до тебя еще доберусь! Ответишь ты мне за мое родовое гнездо! Вспомнишь ты еще Игната Сапрыкина!

Рядом с буяном появился прораб Олег. Он подскочил к крикуну, ухватил его за ворот тельняшки и потащил прочь от крыльца, что-то ему негромко втолковывая. Тот вырывался и орал: