— Как это понимать?

— Он крутится.

— Занятно.

— Ага. Я знал, что ты придешь.

— Откуда?

— Я видел сны об этом.

— А где мы сейчас, дядя Лейбниц, не во сне ли? — Дима отодвинул тарелку в сторону, чувствуя, что еда больше не лезет в него. Он разучился глотать.

— Не знаю, Дима, — старичок как-то грустно опустил свой взгляд на тарелку с недоеденной лазаньей, из которой каплями крови проступал красный соус. — Я думаю, что понятие объективной реальности можно попросту выбросить в мусорное ведро. — Лейбниц потер щеку, а затем поднялся и взял кружки с чаем, поставил их на стол.

— Никогда бы не подумал, что ты солипсист, — покачал головой Дима.

— Слышал о парадоксе наблюдателя в квантовой физике? Или о том, что частица, например электрон, может вести себя одновременно и как частица, и как волна и это ее поведение тоже зависит от наблюдателя. Мир существует только тогда, когда кто-то думает о нем и воспринимает его. Я думаю, что наша цивилизация неправильно выстраивала причинно-следственную связь все это время. На самом деле весь так называемый объективный мир есть лишь порождение сознания. Можно сказать, что каждое сознание создает свою реальность, а объективный мир — это усредненный концепт, что-то вроде общей галлюцинации энного количества людей, вот и все. То место, где мы с тобой сейчас находимся — неважно, сон это или нет, — является для нас с тобой объективной реальностью, так к чему вопросы?

— Ты не совсем прав, — качает головой Дима. — В объективной реальности можно умереть по-настоящему, а во сне только понарошку.

— А ты когда-нибудь это проверял? — спросил, наклоняясь над столом, дядя Лейбниц.

— Проверял что? — опешил Дима.

— Каково это — умереть в этой твоей объективной реальности?

— Нет.

— А чего тогда языком мелешь?

Они замолчали. Оба. Дима немного опешил от агрессии в голосе всегда спокойного и дружелюбного дяди Лейбница, а старичок же просто принялся пить чай, осторожно втягивая жидкость в себя сложенными в трубочку губами.

— Ты ведь был на моей могиле, — произнес дядя Лейбниц, кидая на Диму странный, несвойственный ему взгляд.

— Был, — буркнул в ответ Дима, чувствуя, как холодеет кожа на затылке.

— Ну вот тебе и ответ. Я же умер. Умер по-настоящему, причем еще до пришествия кантовитян. Меня похоронили седьмого августа две тысячи одиннадцатого года, за три недели до твоей свадьбы, а теперь я сижу здесь, прямо перед тобой, на своем механическом стуле и попиваю чай. Что ты скажешь мне на это?

— Даже не знаю. Может, ты мне просто снишься, дядя Лейбниц?

— Калиновка была подвержена инопланетному воздействию, и это не первый случай чего-то подобного на нашей планете. Если ты попробуешь вернуться сюда в так называемой реальности, то найдешь это село, будь уверен, но это будет лишь ширма. Они сделали копию всей этой территории где-то в космосе и переместили туда людей, а на Земле оставили двойников прежних жителей. Болванчиков.

— А ты видел этих кантовитян, тех, кто все это устроил? — подался вперед Дима.

— Нет, но боюсь, что ты можешь их увидеть. Это ведь они позвали тебя сюда.

— Никто меня не звал. Я сам хотел тут оказаться. Я здесь все детство провел.

— Теперь ты уже не ребенок. Сколько тебе лет, Дима?

— Больше тридцати.

— Как беспощадно быстро время…

Дима попробовал чай — тот был со вкусом мелиссы и мяты, а еще он отдавал шиповником, бергамотом и экстрактом чего-то невероятно ароматного и вкусного.

— Из тех, кто много жил в Калиновке, но в момент пришествия инопланетян был не здесь, а в другом месте, ты единственный, кто смог сюда вернуться. Понимаешь?

— Да, но ведь я знаю, что тут случилось. По крайней мере — примерно. Я видел сны об этом вторжении. Я видел зеленый свет, что залил Калиновку и ее окрестности.

— Ты видел это во снах, но самого тебя здесь не было. Это все из-за того человека. Он и посылал тебе в голову эти сны. Я знал, что он тебя не забыл.

— О чем ты говоришь, дядя Лейбниц? — виски у Димы холодеют, точно к ним прижали кубики льда.

— О том мужчине, что жил со мной по соседству. Он был одним из них. Он следил за нами. Составлял какие-то графики и таблицы, собирал статистику, проводил анализы…

— О ком ты? — И тут же ответ вспыхивает у Димы в мозгу. Ему становится понятно, о ком говорит дядя.

— Его звали Биллом. Теперь вспомнил? Ты с ним часто болтал, ведь он знал много всяких историй. Он рассказывал тебе про космос, про всю эту физику, разве ты позабыл об этом? Именно с его подачи ты и стал увлекаться астрономией и прочим холодным дерьмом, — дядя начинает закипать и злиться. На уголках его губ собираются пузырьки слюны. — Ах, если бы я знал тогда, что это за человек! Точнее, что это и не человек вовсе. Я бы и близко не подпустил его к тебе! Но я не знал. Я думал, что он и правда физик, переехавший к нам на пенсию из Великобритании, так как имел русские корни и хотел вернуться на родную землю. Каким же я был болваном! Я должен был понять, что он из себя представляет, по крайней мере по тому металлическому блеску в его глазах… Не зря он все время носил очки! Не было у него никаких проблем с глазами, никакой сверхчувствительности к свету, нет, он просто старался скрывать этот блеск, понимаешь?!

— Дядя, мне кажется, тебе стоит отдохнуть, — произносит Дима не своим языком. В голове у него все кружится.

— Я после смерти больше ни разу не спал. Я теперь вообще не сплю, лишь могу просто лежать с закрытыми глазами и вести подсчеты.

— Какие же ты ведешь подсчеты?

— Пытаюсь найти решения разным математическим гипотезам вроде гипотезы Римана или Коллатца… — Лейбниц посмотрел на Диму как-то странно, а потом махнул рукой. — В общем, забудь, не забивай себе голову всей этой ерундой. Моя и так ею забита. Они сделали это со мной. Они!

— Что они сделали с тобой? — Дима подается вперед, задевает рукой кружку и проливает немного жидкости на стол. Вытирать жидкость было не нужно, ибо она тут же впиталась поверхностью стола, точно пористой губкой, собранной из материала.

— Кантовитяне превратили мою голову в компьютер. Они установили туда платы, микросхемы, карты памяти, провода, чипы, всякие аккумуляторы… — чем дольше говорил Лейбниц, тем сильнее разгорались его глаза и повышался голос.

Лейбниц сошел с ума, понял Дмитрий.