– В нашем священном писании говорится: предоставьте вашу судьбу воле Господней, и тогда сподобитесь благостыни…

Орудж-бей не мог понять такой порядок вещей. Господь карает за грех и благоволит к праведным. Но в чем провинилась его мать? Почему Господь так сурово обошелся с ней, разлучил с родной матерью?..

* * *

Профессор, прервав рассказ, устроился поудобнее, несколько раз вытянул и пошевелил окаменевшую ногу.

И мне посоветовал облокотиться на другую руку, чтобы не отекла.

– Султанали-бей собирался сделать своего сына полновластным наследником. Но для этого надлежало заключить с Зейнаб полноценный брак – «кябин». И заранее заручиться согласием шаха.

Он решил явиться к монарху. После Тахмасиба Первого на трон взошел шах Исмаил Второй. Но правление его было недолгим, и он внезапно скончался при таинственных обстоятельствах. Говорят, к этой скорой кончине причастна сестра шаха Перихан-ханум. Престол занял подслеповатый и слабовольный Мохаммед Худабенде.

Итак, в 1579 году Султанали-бей собрался с двенадцатилетним сыном явиться в казвинский дворец «Чехель-сутун» и представить его шаху Мохаммеду, который уже год как принял бразды правления и недавно вернулся с похода против османцев и крымских татар, напавших на южнокавказские вотчины – Ширван и Карабах. Султанали-бей в отряде принца Мирзы Хамзы участвовал в баталиях, выказав особую доблесть. В ходе боев они пленили младшего брата крымского хана – Адиль-Гирея. Но на этом разборки с оттоманцами не закончились, и Мохаммед Худабенде готовился к новой кампании. Султанали-бей намеревался взять с собой и юного сына, дабы он получил боевое крещение. Причем его сын в ратной выучке ничем не уступал тринадцатилетнему принцу Мирзе Хамзе.

Шах дал согласие принять верного воина с сыном.

Накануне Султанали-бей вызвал сына к себе. Тот явился в обычной повседневной одежде.

– Отныне ты будешь носить на голове тюрбан кызылбаша и соответствующую одежду.

Отец велел слуге принести новое облачение, Орудж переоделся, и они направились во дворец.

Орудж шел по правую руку отца, чуть позади. И вот «Чехель-сутун». У ворот дворца стояли стражники. При виде бея они с поклоном расступились.

Визитеры у порога разулись и надели легкие шлепанцы.

Шах восседал на троне, обшитом красным бархатом с шелковыми кружевными оторочками.

При нем находился только придворный писарь. Монарх был небольшого роста, слаб глазами и щурился.

Султанали-бей, положа руку на сердце, трижды отвесил поклон, подступив к шаху, поцеловал августейшую длань, затем подол шахской мантии. Орудж-бей последовал примеру отца.

Султанали-бей изъявил благодарность:

– Да продлит Аллах жизнь нашего святого вседержителя и да хранит его трон, и да сподобит милостью за то, что изволил оказать нам честь и принять нас…

Шах задержал взгляд на юном Орудж-бее.

Похоже, рослый и стройный отрок произвел на венценосца благоприятное впечатление.

– Я рад видеть еще одного мюрида рода Баят.

– Благодарствую, ваше величество, – отозвался Султанали-бей.

– Я краешком уха слышал, что повод, приведший именитого мужа из рода Баят – деликатный и серьезный. Может быть, ты, старый друг, и поведаешь суть дела.

Султанали-бей изложил:

– Да славится шах, ты знаешь, что после того, как я обратил Зейнаб по доброй воле в нашу веру и заключил с ней «сийгя», она родила мне сына, и я усердно занялся его воспитанием, научил верховой езде, владению мечом, пестовал, как истинного мюрида. И к этому немалый труд приложил ахунд Миртаги и делопроизводитель двора Зульфугар-оглу. Теперь с твоего высочайшего позволения, хотел бы объявить своего сына законным наследником. Но до этого я возьму его с собой сразиться с османцами. Иншаллах, если он выдержит боевое крещение, проявит подобающую доблесть и выйдет живым, я попрошу не обойти нас своей милостью.

Шах:

– Я всегда говорю, если мусульмане женятся на христианках и народят от них сыновей, то это пойдет во благо, но с условием, чтобы их воспитывали как правоверных. – Мать самого шаха была грузинкой, и он намекал на это обстоятельство. – Я буду рад видеть среди моих воинов еще одного будущего полководца из рода Баят. Да облегчит Аллах ваш путь…

Шах поднялся с трона.

Посетители вновь приложили уста к его деснице и подолу одежды. Шах погладил юного Орудж-бея по голове и у венценосца мелькнула задумка: если сей новобранец вернется живым, хорошо бы выдать младшую дочь, Бейимнису замуж за него. Но об этом не обмолвился, довольствовавшись похвалой:

– Славный отрок…

И пожелал жестом доброго пути.

Отец и сын попятились на несколько шагов и покинули шахский дворец.

Вернувшись в полдень, они застали Зейнаб за намазом.

– Allahi Əkbər. Bismillаhir-Rəhmanir-Rəhim. Əlhəmdü Lillahi Rəbbi-l-Аləmin, Ər-rəhmanir-Rəhim, Maliki yəumiddin…[21]

Зейнаб соблюдала все уставы ислама. Однако, услышав шаги и поняв, что сын и муж вернулись с аудиенции, она прервала молитву и выпрямилась, тем самым совершила погрешность в ритуале, не осознавая этого.

* * *

Слушая профессора, я подумал, что в его изложении язык средневековой знати выглядит изрядно современенным. Но грех было сетовать. Ведь неимоверно трудно по прошествии веков воссоздать и реставрировать в точности язык наших далеких предков. Я и тогда, и позднее много бился над этим. Наконец, осознал, что для меня главнейшее – мышление, образ мышления, жизни, уклад, дух пращуров. Постичь, уловить дух – счастливая удача.

Здесь профессор прервал изложение своих заметок, – было уже за полночь.

Он аккуратно сложил свои записи, собрал в узелок и сказал мне:

– Поезжай в Казвин. Подлинная правда лежит дальше. Меня туда не пустили. А эти заметки, – он передал мне узелок, – дальнейшее отыщи ты сам. Чтоб узнать истину, надо иметь бдительный, зоркий, живой дух. А дохлый дух – бесплоден, – добавил наставительно: – Никогда не оставляй свой намаз незавершенным.

Я встал. Хотел было признаться, что не совершаю намаз, но воздержался из опасения задеть религиозные чувства профессора.

Вопросов у меня было множество, но я не стал их задавать.

Мохаммед и Захра-ханум, сидевшие в «пежо», уже клевали носом.

Когда мы отъезжали, я заметил позади нас внезапно вспыхнувшие фары, но не придал этому значения. Следовавшая за нами машина через некоторое время обогнала нас и исчезла; затем снова возникла впереди, отстала и «села на хвост», наконец, убралась.

Екнуло сердце: слежка! Но я промолчал о догадке. Похоже, Мохаммед и моя тебризская коллега уловили мое беспокойство; они тоже проследили взглядом любопытную машину, и тоже промолчали, видимо, думая о возможных последствиях. Я, впрочем, просчитал всякие превратности, прежде чем пустился в это странствие.

Когда знаешь, что во дворе кусачая собака, уже не так страшен ее лай…

Мохаммед в ту ночь переночевал в машине, сказав, что привык к таким «походным» условиям; на